* * *
Йельская школа права — юридический корпус Стерлинг — занимает целый квартал в деловой части Нью-Хейвена, через дорогу от главной университетской библиотеки. Построенный в период депрессии, этот квартал состоит из внушительных зданий в готическом стиле, с соответствующими скульптурами, резными деревянными украшениями, и витражами, многие — со стеклянными медальонами в яркой цветовой палитре.
Звучит красиво, однако, в то время, когда я была там, комплекс зданий был не ухожен, в плохом состоянии, и продуваем сквозняками — только в 1995 году будет проведен так давно необходимый многомиллионный ремонт, который займет пять лет.
Я должна была жить в квартире с двумя спальнями и общей гостиной вместе с Эмили, живой рыжеволосой девушкой из состоятельной семьи, которая была так рада оказаться здесь, что для любого другого ее энтузиазм был бы заразителен. Но не для меня. Я была не в лучшей форме для того, чтобы начинать жизнь заново, и меньше всего в таком устрашающем месте, как Йельская школа права.
Как только начались занятия, у меня было столько домашних заданий, что мне пришлось перестать писать письма миссис Джоунс. Мы проводили почти двенадцать часов в неделю в аудитории, не считая дополнительных часов в библиотеке до занятий и после них, зачастую засиживаясь допоздна. Школа права и корпуса общежития составляли как бы большой квадрат, поэтому большинство из нас, можно сказать, прыгали из постели прямо в аудиторию. Хотя учеба в Оксфорде была трудной, там мое время и старания ничем не ограничивались. С первых же дней начала занятий в Йеле я как будто бы бежала на беговом тренажере без кнопки «стоп».
Моя личная жизнь была такой, как всегда, когда я приезжала в новое место. Я встречалась с людьми, но не заводила друзей. Я не хотела рисковать, позволив кому бы то ни было узнать правду обо мне. Мне некому было доверять, вряд ли нашелся бы человек, у которого «работа» моего ума не вызвала бы отвращения. И, хотя я всегда чувствовала себя инопланетянкой, это было особенно выражено в эти первые месяцы в Нью Хейвене. Шел 1982 год, и меня не было в стране в течение последних пяти лет. Я почти ничего не знала об американской культуре, или о последних модных направлениях и звездах, да и еще меньше этим интересовалась. Разговоры о политике пролетали у меня между ушей; кто-то пытался убить президента Рейгана, пока меня не было, и это едва отметилось в моем сознании. Студенты слушали музыку на маленьких кассетных плейерах с наушниками и разговаривали о видео роликах в жанре рок. Я никогда не видела и не слышала о рок-видео (или неоперившейся еще рок телестанции, МТВ, не говоря уже о кабельном телевидении), и я пропустила фильмы, снятые за пять лет — я не знаю, почему ни я, ни мои друзья в Оксфорде не ходили в кино, как-то так получилось. Я все еще носила темно-синие кеды, в то время как все остальные перешли на кроссовки для бега, моду того времени. Я говорила с легким британским акцентом (который многие американцы принимали за британский, но который любой британец моментально распознает как американский), что, несомненно, смотрелось как важничанье. На самом деле, я подсознательно переняла многое из британского поведения — я держалась на расстоянии от людей, которых я не знала, и меня немного коробило, когда студенты обращались к преподавателям по имени, или задавали личные вопросы, или делали комментарии, которые казались мне грубыми или агрессивными. Все последние пять лет в любом профессиональном окружении ко мне обращались как «мисс Сакс», переключение на «Элин» казалось странным и немного дезориентировало.
