«Хотите, я выпью целую упаковку аспирина?» — и я ее выпила.
Внезапно до меня дошло, как они на меня смотрели. Они были напуганы до смерти. И тут я тоже испугалась — внезапно я взглянула в лицо опасности того, что я сделала. Я побежала в ванную и быстро вызвала у себя рвоту, а потом не могла остановить дрожь, пробравшую меня от страха. Питер сразу же отвел меня в пункт первой помощи университетской больницы. Врачи были уверены, что это была попытка самоубийства.
«Нет, нет, — слабо возражала я, — я просто дурачилась. Это было глупо. Я уже в порядке, правда-правд а». Они хотели позвонить психиатру, но я заверила их, что в этом не было нужды, что со мной все было в порядке. В конце концов, нехотя, они позволили нам уйти. Потрясенная и слабая (и совершенно озадаченная собственным поведением), я вышла из больницы вместе с Питером, и мы оба попытались понять, что же произошло. Мы обсуждали это в течение многих дней, но постепенно чувства притупились, и происшедшее постепенно пожухло. Когда я иногда задумывалась об этом, то испытывала замешательство и тревогу. Что это было?
Каждое из этих происшествий было единичным случаем, кратким эпизодом, длившимся около часа, и я могла сама с собой справиться. Они были импульсивными, даже опасными. Все, до чего я смогла додуматься — только до того, что моя болезнь начинала постепенно проклевываться через оболочку — не могу подобрать другого слова — которая помогала и мне, и всем нам отделять реальность от нереального. В течение последующих нескольких лет эта оболочка будет полем борьбы — я буду неосознанно пытаться удерживать и укреплять ее, а моя болезнь будет пытаться так же упорно через нее прорваться.
* * *
В то же самое время, как мой разум стал подводить меня, он стал и источником огромного удовлетворения. Помимо узкого и разочаровывающего мира студенческого сообщества, где для меня не было места, я открыла для себя мир научных занятий — великих идей, высоких устремлений и людей (как преподавателей, так и студентов), для кого интеллектуальное любопытство было смыслом жизни. В частности, я открыла для себя философию. Я в нее влюбилась. К моей великой радости, я обнаружила, что она мне давалась. Я получала отличные оценки, мои однокурсники обращались ко мне, чтобы спросить мое мнение, а профессора приглашали меня в кабинеты обсудить предмет моего изучения, или продолжить разговор, начатый в классе.
Философия и психоз имеют между собой больше общего, чем многие люди (особенно философы) согласны признать. Сходство не в том, о чем вы, возможно, подумали — что философия и психоз не имеют никаких правил, и что вас волей-неволей бросает по всей вселенной. Напротив, каждый из них подчиняется строгим правилам. Штука в том, чтобы распознать, что это за правила, и в обоих случаях это расследование происходит исключительно внутри вашего разума. И хотя граница между креативностью и безумием тонка, как лезвие бритвы (что, к сожалению, было романтизировано), изучение и познание этого мира с разных сторон может привести к неожиданным и ярким открытиям.
