Я уменьшила свои порции вдвое. Я размазывала еду по тарелке, чтобы казалось, что я поела. Я отказывалась от картошки и пропускала воскресный завтрак. В школе я пропускала обед. Я разрезала мясо на мелкие кусочки, потом разрезала эти кусочки на еще меньшие. Я перестала перекусывать и никогда не ела десерт. Я начала таять, но некоторое время никто ничего не замечал. К тому моменту, как кто-то обратил на это внимание, во мне было сто семьдесят семь сантиметров роста, и я весила всего сорок пять килограммов.
Однажды за ужином мой папа, предварительно откашлявшись, что, как я знала, было вступлением для серьезного разговора, сказал: «Мальчики, вы можете идти делать домашнюю работу», — и я посмотрела на Уоррена с тревогой. О чем будет идти речь? «Мама и я хотим поговорить с вашей сестрой кое о чем сугубо личном». Мальчики ушли, предварительно бросив на меня взгляд, как бы говоря: «ха-ха, ну теперь ты попалась», — взгляд, которым так хорошо умеют награждать братья. Я сложила руки на коленях и приготовилась к любому повороту событий.
«Элин, — начала мама, — папа и я немного обеспокоены…»… Тут ее перебил отец. «Ты мало ешь», — сказал он. «Ты слишком худая. Тебе надо больше есть».
«Я в норме», — запротестовала я. «Я ем то же, что и вы, что и все. Это просто я расту».
«Нет, это не так», — сказал отец. «Ты становишься выше, но ты не растешь. У тебя кожа бледная и похожа на тесто, ты почти засыпаешь за столом, того, что ты ешь, с трудом хватит и мыши, чтобы остаться живой. Ты похожа на беженца военного времени. Если ты только не больна — тогда мы обязательно пошлем тебя к врачу — я настаиваю, чтобы ты ела три раза в день. Потому что, если ты не больна, ты уж точно заболеешь, если будешь продолжать в том же духе».
Я возражала, спорила, протестовала. Я отстаивала свои диетические привычки. «Я знаю, что я делаю, и я в полном порядке», — сказала я.
«Твое отношение к этому печалит меня, — сказала мама. — Ты ведешь себя вызывающе, уж не говоря о том, как ты выглядишь. Ты потеряла контроль над собой. А мы хотим для тебя совсем другого. Может быть, именно поэтому ты это делаешь?»
Этот разговор в различных вариациях повторялся последующие дни и недели. Они следили за каждым куском, который я клала в рот, и считали каждый кусок, который я не съедала. Они будили меня утром пораньше, готовили мне завтрак, а затем садились вместе со мной за стол и наблюдали мои попытки его съесть. На выходные они водили меня в кафе и рестораны обедать и ужинать. Столкнувшись с моим упрямством, они пригрозили ввести комендантский час и урезать мою квоту на походы в кино. Они сказали, что «примут меры». Они упрашивали, они пытались меня подкупить. Я чувствовала, как ослабевала под этим интенсивным давлением их бдительности и постоянных лекций.
