Я выхожу из кухни, но мой взгляд привлекает несколько семейных фотографий, которые висят на стене в коридоре. Я останавливаюсь, чтобы посмотреть на них. Большинство фотографий – это дети, но в некоторых есть Верити и Джереми. Они имеют поразительное сходство с матерью, в то время, как Крю похож на Джереми.
Они были такой прекрасной семьёй. Настолько, что эти фотографии удручают, когда ты на них смотришь. Я рассматриваю их всех, замечая, как легко отличить девушек друг от друга: у одной из них огромная улыбка и маленький шрам на щеке, а другая – редко улыбается.
Я поднимаю руку, чтобы прикоснуться к фотографии девушки, со шрамом на щеке, и задаюсь вопросом, как долго он у неё, откуда он взялся. Я двигаюсь вниз по линии фотографий к гораздо более старой фотографии девочек, когда они были малышками. У улыбающейся, даже на этой фотографии есть шрам, значит она получила его в младенчестве.
Джереми спускается по лестнице, а я смотрю на фотографии. Он останавливается рядом со мной. Я указываю на близняшку со шрамом.
– Кто это?
– Честин, – говорит он. Джереми указывает на другую. – Это Харпер.
– Они так похожи на Верити.
Я не смотрю на него, но краем глаза вижу, как он кивает.
– Откуда у Честин этот шрам?
– Она родилась с ним, – говорит Джереми. – Доктор сказал, что это рубцы от фиброзной ткани. Это не редкость, особенно с близнецами, потому что они были тесны долгий период времени.
На этот раз я смотрю на него, гадая, откуда на самом деле шрам у Честин. Или, может быть, каким-то образом это было результатом неудачной попытки Верити сделать аборт.
– У обеих девочек была одинаковая аллергия? – спрашиваю я.
Как только я спрашиваю об этом, я поднимаю руку и сжимаю челюсть в сожалении о сказанном. Единственный способ узнать, что у одной из них даже была аллергия на арахис, это то, что я читала о её смерти. И теперь он знает, что я читала о смерти его дочери.
– Прости, Джереми.
– Всё в порядке, – тихо говорит он. – И нет, только у Честин, на арахис.
Он не уточняет, но я чувствую, что он смотрит на меня. Я поворачиваю голову, и наши глаза встречаются. Он задерживает мой взгляд на мгновение, но затем его глаза опускаются на мою руку. Он поднимает её тонкими пальцами, переворачивая.
– Как ты его получила?– спрашивает он, проводя большим пальцем по шраму на моей ладони.
Я сжимаю кулак, но не потому, что пытаюсь это скрыть. Его почти не видно, и я редко вспоминаю о шраме. Я научила себя не думать об этом, но я прикрываю его из-за того, как моя кожа чувствовала, когда он касался её, как будто его палец прожёг дыру прямо через мою руку.
