А поскольку он женат ... я держу руку на груди и вообще не прикасаюсь к нему.
– А как насчёт родителей Верити? – спрашиваю я, нуждаясь в продолжении разговора, чтобы он не слышал, как он делает каждый мой вдох слышнее.
Он поднимает руки от груди в жесте "Я не знаю".
– Я их почти не знаю. Они почти не были рядом, пока не вычеркнули Верити из своей жизни.
– Они еёбросили? Почему?
– Это трудно объяснить, – говорит он. – Они странные. Виктор и Марджори, безумно религиозные до мозга костей. Когда они узнали, что Верити пишет триллеры и саспенс-романы, они повели себя так, словно она внезапно отказалась от своей религии, чтобы присоединиться к сатанинскому культу. Они сказали ей, что, если она не остановится, они никогда больше не заговорят с ней.
Это невероятно. Такие жестокие. На секунду я сочувствую Верити, задаваясь вопросом, не унаследовано ли у неё отсутствие материнского инстинкта, но моё сочувствие испаряется, когда я вспоминаю, что она сделала с Харпер в своей кроватке.
– Как долго длилось их отчуждение?
– Давай посмотрим, – говорит Джереми. – Она написала свою первую книгу тринадцать лет назад. Итак... тринадцать лет.
– Они всё ещё не поговорили с ней? Они вообще знают о том, что случилось? Джереми кивает.
– Я позвонил им после смерти Честин. Оставил им голосовое сообщение. Они так и не перезвонили. Потом, когда Верити потерпела крушение, к телефону подошёл её отец. Когда я рассказал ему, что случилось с девочками и Верити, он замолчал. Потом сказал:
«Бог наказывает нечестивых, Джереми». Я повесил трубку. С тех пор о них ничего не слышно.
Я прижимаю руку к сердцу и недоверчиво смотрю на небо.
– Поразительно.
– Да, – шепчет он.
Некоторое время мы молчим. Мы видим два метеорита, один на юге и один на востоке. Джереми показывает на них оба раза, но ничего не говорит. Когда в разговоре и метеоритах наступает пауза, Джереми приподнимается на локте и смотрит на меня сверху вниз.
– Как ты думаешь, может, мне снова начать лечить Крю?
Я наклоняю голову, чтобы посмотреть на него. Мы всего в футе друг от друга, когда он лежит вот так. Может быть, полтора фута. Он так близко, что я чувствую исходящий от него жар.
– Это было бы замечательно. Похоже, он ценит мою честность.
– Хорошо, – говорит он, но не опускается обратно на траву. Он продолжает смотреть на меня, как будто хочет спросить что-то ещё. – Ты ходила на терапию?
– Да. Это было лучшее, что когда-либо случалось со мной. – Я снова смотрю на небо, не желая видеть выражение его лица после моей следующей фразы. – После просмотра видеозаписи себя на этих перилах, я волновалась, что в глубине души это означало, что я хотела умереть. Неделями я пыталась бороться со сном. Я боялась, что умышленно причиню себе боль, но мой терапевт помог мне понять, что лунатизм не связан с намерением и, после нескольких лет, когда мне это говорили, я наконец поверила в это.
