Какие аргументы мог Эзра ван Оттерлоо привести этой старухе, чтобы она дала ему возможность поговорить со святым?
Проблема, как всегда, касалась его места в искусстве. Сколько Эзра помнил себя, он всегда испытывал ненасытную тягу к созданию чего-то нового, чего-то ранее не виданного. Но в этом мире не осталось ничего не изученного и не разложенного по полочкам. Большинство художников удовольствовалось рисованием красивых картин или просто копированием старых мастеров.
— Ну написала я «Мону Лизу», — сказала как-то его подружка, когда они учились в художественной школе. — И что с того?
Ее полотно было неотличимо от оригинала. Вот только оно не было оригиналом. Эзра не видел в этом смысла, но, похоже, он был единственный такой чудак, потому что его подружка получила за свое художество оценку «А», тогда как ему влепили «С».
— Тебе мешают твои духовные метания, — сказал ему учитель. — Обрети покой — и тогда найдешь свой путь.
Но даже в лучших своих работах Эзра находил лишь тщету и неудовлетворенность.
Он знал, что гении страдали за искусство. Он пытался пострадать. Будучи подростком, Эзра услышал, что Ван Гог в порыве безумия отхватил себе ухо, и попробовал сделать то же самое. Несколько мгновений рану жгло, а потом наниты притупили боль и принялись восстанавливать утраченное. К утру ухо отросло как ни в чем не бывало.
Старший брат Эзры, ничуть не похожий на Тео ван Гога, рассказал родителям, что учудил братец, и те послали Эзру в облом-школу — воспитательное заведение, где ребят, склонных к негодизму, приобщали к радостям дисциплины. Но и там Эзре пострадать не удалось, потому что в облом-школе никого толком не обламывали.
Поскольку из облом-школы никого никогда не исключали, он закончил ее с рейтингом «удовлетворительно». Эзра поинтересовался у Грозоблака, что бы это значило.
— «Удовлетворительно» — это удовлетворительно, — ответило Облако. — Ни плохо, ни хорошо. Приемлемо.
Но Эзра был художник и хотел большего, чем просто «приемлемо». Он хотел стать чем-то исключительным. Потому что иначе какой смысл быть художником?!
В конце концов он нашел работу, как и все художники, ибо не существовало больше голодающих гениев от искусства. Сейчас он расписывал стены детских игровых площадок: улыбающиеся детишки, лупоглазые кролики да розовые пухлые единороги, отплясывающие на радугах.
— Не понимаю, чего ты ноешь, — говорил ему старший брат. — У тебя классные фрески, их все обожают!
Брат стал банкиром, но поскольку мировая экономика больше не зависела от колебаний рынка, банки, по сути, являлись еще одной игровой площадкой с кроликами и радугами. Разумеется, Грозовое Облако время от времени устраивало финансовые драмы, но всё это было понарошку, о чем все отлично знали. Поэтому в поисках полноты жизни брат Эзры решил изучить какой-нибудь мертвый язык. И теперь он раз в неделю болтал на санскрите со своими коллегами по «Клубу мертвых языков».
