— Как выглядит гостиная, ты знаешь. Ты сам много раз в ней бывал, — начал я.
— Ты понимаешь, что я не это имею в виду. Я имею в виду, какой вид был у актеров, которые стояли перед тобой.
— Мне не нравится, что ты называешь их «актерами».
Словно они играли роль. А они были глубоко несчастны.
— А тебе не приходит в голову, что один из них и в самом деле, как ты говоришь, играл роль? Разыгрывал представление?
Вопрос попал в цель.
— Об этом я не подумал. Но ты прав: один из них, конечно, играл роль. Однако, насколько мне известно, ни один из них никогда не был хорошим актером, вообще не был актером.
— Вот именно, — подтвердил Карл Юрген. — Насколько тебе известно, ни один из них актером не был. Но один из них может оказаться актером, хотя это тебе и неизвестно.
— В таком случае это выдающийся актер, — сказал я. — Странно, мне это никогда не приходило в голову.
— Мы плохо знаем своих ближних, — сказал Карл Юрген. — Это банальнейшая из всех прописных истин, однако мы все постоянно о ней забываем.
Я молчал. Неужели в тот теплый праздничный сентябрьский вечер передо мной был актер?
— Я обращался к Карен, — наконец заговорил я. — И беспокоился о ней. Я шел пешком от уллеволской больницы, старался идти медленней и ни о чем не думать, так страшно мне было сообщить ей, что Эрик умер. Ее я и увидел сразу, как вошел, на нее смотрел, когда рассказывал о смерти Эрика.
— Ты хочешь сказать, что на двух других ты внимания не обращал?
— Не знаю. Хотя… Если бы один из них реагировал как-то по-особенному, я бы, наверно, все-таки заметил. Сам знаешь, что такое учитель. Даже когда я слушаю одного ученика, я поглядываю, чем заняты остальные.
— Так я и думал, стало быть, и тут ты поглядывал на остальных. И что же ты увидел?
— Прежде всего я видел Карен. Она была бледна как смерть. И все время повторяла: «Где Эрик?», словно знала: что-то должно было с ним случиться. А когда я сказал, что он умер, она стала ломать руки. Она в буквальном смысле слова ломала их. У нее очень красивые руки — на них нельзя не обратить внимания. И еще: пока я говорил, она заплакала. Не как обычно плачут: она не всхлипывала, не рыдала, просто по щекам беззвучно катились слезы.
— А что она сказала?
— Что сказала? Гм, что же она сказала?… Очень странную фразу: «Все получилось так ужасно!»
— Что же, по-твоему, тут странного? Ведь для нее и в самом деле все получилось ужасно!
— Ты, конечно, прав. Но само выражение — не знаю, не могу объяснить, но почему-то оно показалось мне странным.
