— Свидетелями чего? — прорычала я, заметавшись по дому. Кот наблюдал за мной с печи, зеленые глаза фосфоресцировали в темноте. — Это про нас?
— Скорее всего, ты ведь все карты ему спутала, — фыркнула сестрица, слегка меня успокоив. В третий раз запнувшись о табуретку, я уселась и, залпом выхлебав кружку воды, спросила:
— И что теперь? Что теперь будет? Надо его найти?
— Найти и загрызть, — кровожадно уточнила сестрица. — Но лучше весной. Когда я приеду.
Эта перспектива меня не порадовала. Не столько потому, что очередной Никин набег вряд ли по последствиям будет лучше первого, сколько потому, что ждать весны можно было довольно долго. Терпение у меня, конечно, оборотничье, но кто сказал, что наш противник тоже согласится на эти условия? Что мои кости, как бабкины, не найдут в лесу обглоданными дочиста уже этой зимой? И хорошо если найдут…
Шорох за спиной заставил меня подскочить на стуле. Спрыгнувший с печки кот укоряюще сверкнул глазами и демонстративно начал лакать молоко из припрятанной в углу миски домового.
— Кыш, пропасть! — шикнула я. Без особого, впрочем, результата.
— А пока смотри в оба и если вдруг что заметишь — сразу звони, — продолжила Ника. — И не суйся в неприятности!
— Договорились, — коротко ответила я, натягивая тулуп.
Телефон отправился обратно в чемодан, а я спустя пять минут шагала по переулкам в сторону кладбища. Слова Ники зародили во мне нехорошие подозрения относительно внезапной бессонницы Настиного семейства и болтливого писателя. Полагая, что с отцом Дмитрием, а соответственно и со всей этой историей, мы разобрались раз и навсегда, я допустила непозволительную оплошность. Не поставила оберегов, не обнесла кладбище чертополохом и — самое главное — не похоронила, как нужно, отца Дмитрия. Кто мог тогда предположить, что ничего еще не закончилось?
А теперь начали страдать невинные люди.
С нечистью — хоть и была ее самым что ни на есть полноценным представителем — я якшаться не любила. Все они — даже полуразумные, с которыми кажется, что можно договориться, слишком непредсказуемы. И кровожадны. Лучше всего понимают язык силы и страха — ими же и питаются. Осенью мы разворошили здесь такой муравейник — может быть, кого-то из них это привлекло. Из тварей, способных лишить человека сна, я знала лишь одну — полуночницу. Темный дух, обитающий по большей части у кладбищ, привязывался к слабым — детям, женщинам — и мучил их до тех пор, пока было что высасывать.
