Но если предположить, что пистолет у молодого человека откуда-то был… да, пожалуй, исключать его рано. Псих-то он псих, но как раз в данном случае это скорее плюс — потому что ему не надо было различать, кто из сестер кто.
Но на вопрос о пистолете он отреагировал… странно. То есть мальчик вообще странный, и это еще мягко выражаясь, но вопрос его изрядно напугал. И даже не так. Не напугал — выбил из колеи. Ошарашил. Ошеломил. Словно он этого вопроса не ожидал совершенно. Хотя казалось бы — что тут такого неожиданного? Дело-то об убийстве, совершенном посредством огнестрельного оружия.
Ладно, допустим, что пистолет у мальчика откуда-то был, иначе чего б ему вздрагивать и трепетать.
Но остается непонятным: как он ухитрился одновременно фотографировать и стрелять. Снимки-то с секундным интервалом идут, максимум с двухсекундным. Как автомат снимал, честное слово. Надо бы уточнить, есть у изъятого фотоаппарата функция автоматической съемки. А что? Настроил, повесил на грудь, аппарат щелкает, а ты выбираешь момент для выстрела.
Вот только такой вот типчик целился бы открыто, не прячась — ради космического благополучия, не абы что! — и притом никто этого не заметил? Сомнительно. С другой стороны, если даже сам фотограф и не стрелял, стоял он в очень хорошем месте.
— Вы рядом с собой никого не заметили? — перебила Арина его возвышенный монолог.
— Что? — не сразу очнулся носитель высшего знания. — Рядом? Там много народу было. Но они… я не смотрел. Они же никто. Понимаете?
Арина только вздохнула.
* * *
Влад отодвинул от себя чашку с недопитым кофе — механически, словно рука была не частью его, а жила своей собственной жизнью. За тусклым окном двигался неостановимый человеческий поток. Собственно, прохожих было не так уж много, но Влад воспринимал их как сплошную массу. Нет, не массу — как один многоголовый организм. Точнее, вовсе безголовый — вроде гигантской амебы с миллионами ложноножек. Каждая полагает себя отдельной самостоятельной особью, а на деле все ее движения целиком определяются внешними условиями. Холодно — сожмись, больно — уклонись, тепло и мягко — расправься и ощущай удовлетворение. И только те, кто оказался способен понять, кто осознал — только они, сущие единицы, могут действительно быть самими собой.
Понять… Увидеть… Почувствовать…
Он задумчиво смотрел вслед девушке, которая так внимательно его расспрашивала — удивительно даже, как внимательно. Обычно, когда он начинал кому-то что-то объяснять, люди морщились, некоторые даже смеялись. А эта не смеялась. И слушала так, словно… Как будто действительно старалась понять. Как будто это какая-то работа — да, что-то такое она говорила, кажется, как раз насчет своей работы.
