Продолжение истории двоюродной бабки аббата де Бюкуа
Такое уж это было время — везде, а в провинции особенно, властвовал под влиянием итальянских поэтов дух платонизма, достойный самого Петрарки. Сквозит подобное умонастроение и в манере писать прекрасной кающейся грешницы, которой мы обязаны этой исповедью.
Меж тем Лакорбиньер ушел в то утро от Анжелики позже обычного. Когда он проходил по большому залу, его увидел вставший спозаранку граф и заподозрил, пусть и не имея веских доказательств, что слуга провел ночь у его дочери.
«Поэтому, — добавляет она, — дорогой мой папенька весь день был в великой печали и беспрестанно шептался с маменькой, но мне они ни слова не сказали».
Прошло три дня, и граф отправился на похороны своего зятя Маникана. В сопровождающие он взял, кроме Лакорбиньера, одного из своих сыновей, конюшего и двух лакеев и, когда кавалькада углубилась в Компьенский лес, внезапно подъехал к возлюбленному дочери, выхватил у него шпагу из перевязи, приставил пистолет к горлу и приказал лакею: «Сними шпоры с негодяя и пройди с ним немного вперед…»
Я отнюдь не собираюсь подражать здесь константинопольским рассказчикам или каирским повествователям, которые, прибегая к старой, как мир, уловке, обрывают начатую историю на самом интересном месте, чтобы слушатели не преминули вернуться завтра в ту же кофейню. Книга про аббата де Бюкуа существует; рано или поздно я ее разыщу.
И все же как не подивиться, что в Париже, в этом просвещеннейшем из городов, чьи общественные библиотеки насчитывают не менее двух миллионов книг, так трудно найти французскую книгу, которую я листал во Франкфурте и, по неразумию, не купил!
Книги постепенно исчезают — отчасти из-за системы их выдачи, но более всего потому, что племя собирателей книг и картин стало вымирать после революции. Редкие издания, украденные, проданные, потерянные, всплывают то в Голландии, то в Германии, то в России… Я не отваживаюсь в это время года на дальние путешествия, довольствуясь розысками в местах, отстоящих от Парижа километрах в сорока, не больше.
Мне привелось убедиться, что на доставку письма санлисской почте потребовалось семнадцать часов, тогда как в Париже довольно было бы и трех. Полагаю, дело не в том, что я, выросший в этих краях, состою на подозрении, а впрочем, вот вам незначительный, но прелюбопытный случай.
Уже несколько недель я занимаюсь составлением плана той книги, которую вы любезно согласились напечатать, и одновременно собираю материал о семействе Бюкуа — это имя всегда будит в моей душе отклик, словно воспоминание детства. Я приехал в Санлис со своим другом, чернобородым верзилой бретонцем. Ранним утром мы сошли с поезда в Сен-Мексане, потом долго ехали в омнибусе лесами по старой фландрской дороге и, добравшись наконец до Санлиса, имели неосторожность зайти в самую, на вид, пристойную кофейню, чтобы подкрепить силы.
