— Я терпеливо жду вот уже четыре года, — сказал Ренневиль, — и если бы я вам рассказал, как все это со мной случилось…
— Мне любопытно, узнать, что могли сделать с человеком, виноватым лишь в том, что он написал мадригал.
— Все бы ничего, если бы не то, что свою супругу я оставил в Голландии… Впрочем, не будем говорить об этом. Я был арестован в Версале; меня в носилках отправили в Париж. Когда носилки поравнялись с Самаритянкой, я вытащил свои часы, чтобы сверить время, — было восемь часов утра. Сопровождавший меня полицейский офицер сказал мне: «Часы ваши ходят хорошо». Офицер этот произвел на меня впечатление человека благовоспитанного. «Сожалею, — сказал он мне, — что принужден был арестовать вас, это противно моей натуре… Но я обязан был выполнить эту последнюю обязанность, налагавшуюся на меня должностью, в коей я пребывал до настоящей минуты. С нынешнего же утра я числюсь оруженосцем графини де Люд. Мое имя — де Бурбон. Срок моей службы в качестве полицейского офицера истек, и впредь, в случае какой-либо надобности, можете рассчитывать на меня…»
Этот офицер показался мне порядочным малым, и когда мы проходили под Новым Мостом, я предложил выпить стаканчик вина ему, а также сопровождавшим нас троим стражникам, у которых на мундирах вышита была какая-то бесформенная фигура, вся утыканная остриями и такая надпись: «Monstrorum terror»>[62]. В то время как мы с ними пили, я не удержался и сказал: «Вы-то точно наводите страх… ну, а чудовище это, как видно, я!» Они посмеялись моей шутке, и все мы прибыли в Бастилию в самом лучшем расположении духа.
Комендант принял меня в комнате, обитой желтым штофом с серебряной бахромой, довольно чистой на вид… Он протянул мне руку и предложил с ним позавтракать. Рука у него была холодная, это показалось мне недобрым знаком… Тут появился Корбе, его племянник: держался он этаким вертопрахом, все болтал о своих любовных подвигах в Голландии… об успехе, которым будто бы пользовался в Мадриде, участвуя в бое быков, во время которого дамы так восхищены были его храбростью, что бросали ему яйца, наполненные духами. Когда завтрак кончился, комендант сказал мне: «Я всегда к вашим услугам», — и добавил, обращаясь к племяннику: «Нового гостя надлежит поместить в княжеский павильон».
— Комендант заранее был к вам расположен… — со вздохом сказал аббат де Бюкуа.
— Он виден отсюда, этот павильон… это на первом этаже. Окна закрываются снаружи зелеными ставнями. Только прежде, чем попадешь в камеру, приходится пройти целых пять дверей. Камера показалась мне довольно неуютной, хотя на кровати лежал соломенный тюфяк, а сверху матрац и довольно опрятный парчовый занавес закрывал альков, да еще стояли два кресла, крытые лощеной холстиной.
