Более милостиво отнеслись ко мне в Барселоне, где я пел в «Джоконде» и «Мефистофеле». У меня там не было, как выяснилось, сильных соперников в партии Энцо, так что публика могла аплодировать сколько угодно, и критикам ничто не мешало петь дифирамбы. Когда пришло время возвращаться в Италию, то выяснилось, что у меня тоже есть своя небольшая партия поклонников. Однажды они устроили демонстрацию в мою честь, пока стояли в очереди за билетами на галерку. В ход пошли кулаки, пришлось вмешаться полиции. Так что мои спектакли в Испании в конце концов тоже оказались успешными.
Все, что я делал до конца 1917 года, после возвращения из Испании, было так или иначе связано с Пьетро Масканьи. Я пополнил свой репертуар операми «Ирис» и «Жаворонок», с которыми ездил в длительное турне по всей Италии. Затем я пел в Неаполе на юбилейном спектакле по случаю двадцатипятилетия «Сельской чести».
«Ирис», в которой мне довелось петь во время непродолжительного (до конца апреля) сезона в театре «Кьярелла» в Турине, написана в несколько надуманной и изощренной манере. Первый раз она была поставлена в театре «Костанци» в Риме осенью 1899 года. И хотя действие оперы происходит в Испании, по стилю и настроению она, разумеется, чисто итальянская. Псевдофилософская тема оперы со всей своей причудливой символикой нисколько не отвечала вулканическому темпераменту Масканьи. В опере есть какая-то претензия на «философствование», хотя Масканьи никогда не мог написать ни одной рассудочной оперы. Он писал всегда очень легко, свободно, как пишут письма, — без поправок. В «Ирисе» есть великолепный «Гимн солнцу», который открывает и завершает оперу, и вообще очень много ярких, красочных мест. В целом же, мне кажется, публике эта опера должна казаться несколько несообразной и нестройной. В то же время она дает большие возможности главным исполнителям. Я лично не мог жаловаться на свою партию, хотя должен заметить, что роль Осаки (это знатный японец-сластолюбец, олицетворение порока) так и не стала никогда моей любимой.
Опера «Жаворонок» была новой работой Масканьи. Он написал ее за год до этого сезона и замышлял, по его словам, как послание любви и мира потрясенному войной человечеству. Тональности оперы свежие, ясные и идиллические, и вся она — созвездие прекраснейших мелодий. Мне думается, что опера не заслуживает забвения, как это, кажется, случилось с ней.
Первое представление «Жаворонка» состоялось 2 мая 1917 года в театре «Костанци» в Риме. Заглавную партию пела Розина Сторкьо. Дирижировал сам Масканьи. Несмотря на теплый прием, который встретила опера, Масканьи не был доволен спектаклем. Хор мальчиков — деликатная, но трудная сцена — был недостаточно хорошо отрепетирован. Выявились и другие недостатки. И Масканьи обрадовался, когда представилась возможность снова поставить «Жаворонка», да еще в его родном городе Ливорно. На этот раз пели: сопрано Бьянка Беллинчони-Станьо, баритон Джузеппе Ното, бас Леоне Паче. Партию художника Фламмена поручили мне. Это был действительно великолепный спектакль. Ливорнская публика, и так уже предрасположенная к Масканьи — она гордилась своим земляком, — встретила его восторженно. В августе 1917 года мы дали девять представлений «Жаворонка» и несколько спектаклей «Манон». Осенью поехали с «Манон» во Флоренцию и другие города Центральной и Южной Италии и закончили турне в Риме 26 декабря открытием сезона в театре «Костанци».
