Перебирая в памяти былое, я с трудом припоминаю сейчас какие-нибудь неприятные истории, когда приходилось бы сталкиваться с завистью или злобой. Ведь на долю певцов это выпадает особенно часто, и в общем это тоже своего рода расплата за успех. Но такие вещи лучше и не вспоминать, гораздо больше храню я благодарных воспоминаний, и особенно о тех, кто помогал мне в ту пору, когда я был беден и никому не известен. Должно быть, люди в основном добры, когда для этого есть подходящие условия. А может быть, просто мне очень везло. Разумеется, мне очень повезло, например, что я узнал полковника Дельфино.
Сейчас объясню. Целый год я спокойно работал у графини Спаноккья и благодаря занятиям с синьорой Бонуччи сделал большие успехи в пении. И вдруг меня призвали на военную службу. Я пришел в ужас — ведь это на целых два года! Вообще-то, если разобраться, это выпадает на долю каждого итальянца нормального телосложения, но я как-то не думал никогда, что меня это тоже ждет. И теперь это меня убивало, потому что я больше всего боялся прервать занятия пением. Я надеялся даже, что произойдет, может быть, какая-нибудь ошибка, и военное министерство не станет заниматься моей скромной особой. Однако вот он — жалкий клочок серой бумаги, в котором мне предлагают явиться в такой-то день в такую-то казарму. Оттуда меня непременно пошлют в Сицилию, или на границу с Францией, или еще куда-нибудь, где и думать не придется ни о каких занятиях пением. А ведь я и так уже потерял столько времени. В отчаянии я попросил графиню Спаноккья помочь мне как-нибудь. Графиня послала меня с запиской к полковнику Дельфино в штаб гарнизона на виа Паолина.
— Хорошо, — сказал полковник, прочитав записку. — Спой-ка мне что-нибудь.
Я удивился, но приободрился. Петь — это гораздо проще, чем говорить. И я спел ему «Сердце красавицы», арию, которая хоть и стала совсем избитой, все же остается одной из лучших у Верди и дает тенору все возможности показать свой голос.
— Хорошо, — сказал полковник деловито, когда я окончил. — Я предлагаю вот что. Можешь отслужить свой срок в Риме, но при одном условии — обещаешь мне ложу бенуара на свой первый спектакль в театре «Костанци».
Театр «Костанци» был и до сих пор остается крупнейшим оперным театром Рима. В последствии он стал называться Королевским оперным. Некоторое время я стоял в полном замешательстве, не говоря ни слова. Затем полковник рассмеялся. Вместе с ним рассмеялся и я.
