Графиня Спаноккья жила на площади делле Тартаруге (площади Черепах). Она называлась так потому, что в центре ее был фонтан, который держали на своих спинах четыре маленькие черепахи. Черепахой графиня называла и меня, потому что я был очень неповоротлив в работе. Спал я в каком-то чулане под лестницей, но есть мне, зато разрешалось все, что угодно. В доме было еще пятеро слуг, кроме меня, и по возрасту я был самым младшим. Я чистил обувь, выполнял разные поручения, помогал мажордому накрывать на стол. Нельзя сказать, что это была изнурительная работа. О графине у меня сохранились благодарные воспоминания. Она никогда не сердилась и была из тех женщин, которые из всего умеют сделать забаву. Сколько раз она ловила меня на том, что кончики моих белых перчаток, в которых я обслуживал гостей, выпачканы в соусе или подливке: пока я нес какое-нибудь блюдо из кухни в столовую, у меня невольно текли слюнки, и я не мог удержаться, чтобы не попробовать его по дороге. Конечно, было очень стыдно, когда она уличала меня, но графиня только смеялась при этом.
Такая работа вполне устраивала меня, несмотря на мизерное жалование. Графиня очень интересовалась моим голосом и каждый день освобождала па два часа для занятий пением. Забот я теперь не знал никаких. У меня было жилье, меня кормили, даже одевали. Все, что мне надо было еще, это немного денег на мелкие расходы, а на это как раз хватало моего жалованья.
Катерво нашел мне преподавателя пения, который проникся такой верой в мой голос, что согласился ждать неопределенное время, пока я расплачусь с ним. Теперь я мог, по крайней мере, написать родителям, что устроился и делаю кое-какие успехи. Хотя Катерво, приличия ради, и сожалел о том, что кончилась наша богемная жизнь, я заметил, что теперь, когда отпали заботы обо мне, он стал больше заниматься.
Преподаватель мой оказался женщиной, и звали ее Аньезе Бонуччи. Муж ее был судебным чиновником, так что ей не приходилось рассчитывать в жизни только на свои доходы от уроков. И все же это было необычайно благородно с ее стороны — просто так тратить уйму времени на какого-то совершенно чужого и незнакомого человека. Целых два года почти ежедневно она занималась со мной. Она любила музыку, но несколько рассудочно. Её вера в меня помогла мне раз и навсегда поверить в себя, а это чрезвычайно важно для любого певца. Она сумела вселить в меня такую уверенность, что с тех пор я никогда больше не поддавался панике и не терял присутствия духа. И — что еще важнее — ее метод преподавания отлично подходил мне: у нее вообще не было никакого метода. Точнее это можно объяснить так: поняв однажды, что все голоса разные и что к каждому нужен особый подход, она никогда не пыталась навязывать мне какие-нибудь строгие правила или приучать к какой-нибудь дисциплине. Она преподала мне основные правила владения голосом и после этого решила, что больше меня ничему учить не надо. Направляя меня, она как бы вторила мне, порой казалось, что она сама следует за мной, а не я за ней. У меня было ощущение, что я больше повинуюсь каким-то своим инстинктам и своему голосу, чем какому бы то ни было учителю. Разумеется, я только позднее понял, что это и был самый превосходный метод преподавания.
