Ни голод, ни разочарование не меняли, однако, главного — я был наконец в Риме, и даже в самом центре его, потому что мансарда, где жил мой брат, находилась на Пасседжата ди Рипетта, тихой зеленой улице между Академией изящных искусств и Тибром. В нескольких минутах ходьбы оттуда была виа Корсо, главная улица Рима, где моим глазам провинциала представал весь изысканный римский свет. В конце дня элегантная, кичливая публика имела обыкновение прогуливаться по виа Корсо в колясках или верхом. От виа Корсо было совсем недалеко до пьяцца дель Пополо. Эта площадь известна своими пятью церквами, фонтаном и египетским обелиском. И наконец, сады Пинчо. Там я с пуританским ужасом подсматривал за солдатами, бесстыдно флиртовавшими с девицами, или отправлялся на спектакль кукольного театра и замирал там в упоительном восторге.
Когда бы я ни пел впоследствии «Богему», я всегда вспоминал при этом первые месяцы моей римской жизни и мансарду, где мы ютились с братом. Это тоже была богема, правда без Мими или Мюзетты. И все-таки нам жилось весело, хотя и приходилось порой очень туго. Катерво был у нас тем студентом, что изучает искусство, — осунувшееся лицо, широкополая шляпа и черный галстук-бабочка, иногда к нам приходили его друзья по академии. Мы не могли предложить им какого-нибудь угощения и поэтому развлекали как могли, чаще всего пением. А иногда забавлялись, подражая крикам уличных торговцев. Подражать мы умели классически. Мы упражнялись в этом от нечего делать по вечерам, когда сидели дома при свете свечи. У меня оказался настоящий талант чревовещателя. Спрятавшись за занавеску у окна, мы оглашали улицу призывными криками точильщиков и водопроводчиков или же настойчиво предлагали всем починить свои зонты. Соседи долго терялись в догадках, пока не обнаружили наши проделки.
Ужин у нас всегда был один и тот же — небольшой, стоивший несколько сольдо пакетик «пеццетти». Это римское блюдо, которое готовят из разной рыбной мелочи — мелкой кефали и мелкой соленой трески. Все это перемешивается с полентой — очень крутой кукурузной кашей — и поджаривается на масле. Я чертовски точно научился определять время, когда нужно было спуститься вниз, и свернуть за угол, в маленькую закусочную, чтобы поспеть туда как раз в тот
момент, когда там снимают со сковородки добрую порцию «пеццетти». Прижав пакетик к груди, чтобы не остудить по дороге, я бегом возвращался в мансарду. У нас не было ни тарелок, ни вилок, ни скатерти. Но Катерво всегда стелил на стол чистый лист бумаги. Молчаливо и быстро, словно банковские служащие, мы пересчитывали «пеццетти» по кусочкам и затем, честно разделив на две равные части, так же молчаливо и быстро съедали все.
