Новый контракт с «Метрополитен» на три года позволял мне теперь уверенно смотреть в будущее и открывал такие перспективы, каких у меня никогда не было раньше. Я понял теперь, что могу сделать то, о чем мечтал уже очень давно: я убедил своего старого учителя и друга маэстро Энрико Розати навсегда переехать со мной в Нью-Йорк и быть моим преподавателем и аккомпаниатором. Я позаботился также о втором секретаре. Им стал Амедео Гросси, который до конца своей жизни был моим «гребным винтом», моей главной опорой во всех делах. После смерти Гросси его сменила вдова — синьора Барбара, которая продолжала дело с такой же неизменной преданностью и старанием.
Обеспечив себе поддержку этих двух замечательных помощников, я счел необходимым завести еще одну должность в своей быстро растущей команде: должность физкультурного тренера. Приступы ревматизма, которые сваливали меня в Буэнос-Айресе и Нью-Йорке, показали, что я долго не вынесу огромного напряжения от работы и общественных обязанностей, если не буду посвящать каждый день определенное время интенсивным занятиям физкультурой. Поэтому я препоручил себя массажисту и преподавателю легкой атлетики синьору Х.-Д. Рейли. Каждый день, пока я жил в Америке, и даже во время гастролей, он подвергал меня своим изощренным пыткам.
Пытки эти не только держали меня всегда в форме, но преследовали и две другие цели: укрепить и расширить мою грудную клетку так, чтобы она отвечала требованиям моего голоса, и хоть как-нибудь сдержать «экспансию» моей талии. Это несомненно биологический факт, что теноры в силу особенностей своих желез обычно бывают расположены к чрезмерной полноте, тогда как басы, наоборот, бывают худые и высокие — тоже в зависимости от особенностей желез. Только баритоны, по-видимому, оказываются в счастливом положении — у них нормальные железы.[34] А так как партия тенора в любой опере — почти всегда партия трагического или романтического героя, то полнота его бывает обычно очень некстати. Почти всем тенорам приходится упорно воевать со своей полнотой. И я не был исключением.
Строгие нью-йоркские критики мало сочувствовали мне по поводу этой неприятной особенности. «Бруклин Игл», например, презрительно заметила однажды после спектакля «Андре Шенье», что я походил на «откормленного поэта». В «Метрополитен» мне предстояло петь партию Ромео. И если я хотел избежать неминуемо убийственных комментариев по поводу моей внешности, следовало подумать об этом заблаговременно. И я решил взять синьора Рейли с собой на время концертных гастролей в Чикаго и другие города Мид-Веста.
