Эти мудрые слова не смогли, однако, смягчить неистовства и ярости жесточайшего сражения, которое продолжалось между приверженцами кандидатов на место Карузо. Поклонники и друзья теноров, которые могли бы претендовать на корону, объединились в отдельные соперничавшие группировки. Сами же виновники споров, теноры, надо отдать им справедливость, не были повинны в том, что поднялся весь этот шум. Очень неловко было встречаться со своими коллегами — Мартинелли, Шамбле, Крими, Пертиле — в коридорах театра после того, как утром все наши достоинства и недостатки были подробнейшим образом расписаны и взвешены в газетах. II делалось это столь бесцеремонно и развязно, будто нам предстояло по крайней мере встретиться на ринге в «Медисон-сквер-гарден». Имя мое упоминалось в этой газетной полемике так часто (гораздо чаще, чем имена других певцов), что я почувствовал необходимость публично снять с себя ответственность за это. И я написал письмо в «Нью- Йорк Таймс», хотя никогда раньше не делал ничего подобного. Я писал: «Думаю, что говорить обо всем этом сейчас и называть кого-либо преемником Карузо — святотатство. Это значит осквернять память того, кого чтит вся Италия и весь мир. Ведь в наши дни стремление каждого артиста должно быть направлено к тому, чтобы удержать и сохранить художественное наследие, оставленное великим певцом, и каждый должен стараться сделать это не ради пустого тщеславия и желания приобрести известность. Упорным трудом мы должны добиться, чтобы торжествовало все чистое и прекрасное. За это боролся Карузо, и мы во славу нашего искусства должны достойно следовать его примеру».
А репортерам, которые не оставляли меня в покое, я неизменно повторял одно и то же:
-— Я не хочу быть вторым Карузо. Я хочу быть только Джильи!
Специалисты по прогнозам в этой странной кампании сделали некоторые выводы из того факта, что Гатти-Казацца предложил мне открыть сезон в «Метрополитен». До сих пор это всегда было привилегией Карузо. Как только он стал петь в «Метрополитен» с 1903 года, он неизменно открывал сезон. Думаю, однако, что предсказатели эти заблуждались, потому что мне предстояло петь в «Травиате», а это опера, где главная партия — партия сопрано, а не тенора, и не было никаких оснований полагать, что таким образом на мою голову будет возложена корона Карузо. Я понял просто, что Гатти-Казацца мудро и предусмотрительно уклонился от необходимости немедленно сделать какой-то выбор. Как показало будущее, честь открывать оперный сезон в театре
