, еще не позабыли дорогу в наш номер в «Люксе», но из остальных товарищей почти никто не показывался. Для Хайнца, который любил общение больше всего на свете, это было серьезным ударом. Я видела, как трудно ему переносить изоляцию. Ему казалось, что именно в этом ярче всего выражается поворот к худшему в нашей судьбе. Впрочем, вскоре мы узнали, что между функционерами, которые по-прежнему были в милости, живое общение тоже угасло. Создавалось ощущение, что все всех боятся. Но это нас мало утешало. Скорее угнетало еще больше.
Поэтому мы безмерно обрадовались, когда однажды в гости пришел Амо Вартанян. Армянин Вартанян принадлежал к группе Ломинадзе — Шацкина. С Хайнцем он дружил давно. Некоторое время назад его назначили парторгом на авиационный завод в Горьком — это было одно из тех назначений, посредством которых нарком тяжелой промышленности Орджоникидзе пытался спасти от погибели молодых оппозиционеров из окружения Ломинадзе. Вартанян на несколько дней приехал в Москву и, вопреки всем опасностям, не преминул зайти к нам.
Хайнц сиял, а я обратила внимание, как изменилось поведение Вартаняна. Еще в 1931 году меня поразило, как переменился Ломинадзе по сравнению с двадцатыми годами. Эти молодые большевики были горячими, веселыми, иногда просто буйными парнями. В 1931 году — тогда Ломинадзе уже попал в опалу — я увидела, каким он стал серьезным и подавленным, как ушел в себя. Но Вартанян переменился еще больше. Живость покинула его. Он выглядел как человек, на котором лежит тяжкое бремя.
Амо Вартанян рассказал нам о загадочной смерти, которую Макс Хёльц[31] принял в Волге. Из-за грустного настроения, в котором мы пребывали в то время, его рассказ показался нам еще мрачнее. Вартанян описывал произошедшее скупо, но было очевидно, как сильно хочется ему раскрыть эту тайну. Не его одного гибель Хёльца повергла в смятение. Он утверждал, что всюду, где только узнавали о Хёльце, тут же начинали шептаться, что это дело рук НКВД. Нашей радости от прихода Вартаняна как не бывало.
Он же сообщил нам все подробности смерти Ломинадзе. Я заметила, как Хайнц побледнел, когда Вартанян описывал самоубийство нашего друга. Вартанян подбирал слова, запинался. Он явно старался говорить правду, но в то же самое время осторожность не позволяла даже нам, друзьям, выложить все начистоту.
— Что-то готовится, — сказал он, — до сих пор не могу понять, что именно. Куда ни кинь, всюду слышишь об арестах. Даже на самой верхушке. Повсюду членов партии вызывают на допросы. Следят за каждым шагом. Скоро люди начнут опасаться даже лучших друзей. Что происходит?
