Однако уже в первые дни мне пришлось признать: с нами, тремя иностранными коммунистами, что-то не так. Наше представление об отдыхе разительно отличалось от представления советских функционеров и ничуть не соответствовало строго расписанному режиму; в результате неприятные инциденты следовали один за другим, и в конце концов нас заклеймили как «недисциплинированных». Началось все с утренней гимнастики, в половину восьмого раздался назойливый сигнал побудки — металлической колотушкой стучали по куску подвешенного железнодорожного рельса. Мы не подчинились этому неблагозвучному сигналу, сделав вид, будто нас он не касается. После завтрака, который, как обед и ужин, сервировали в большом зале главного здания, все показывались врачу — неважно, болен человек или здоров. Этого мы тоже не сделали, потому что знали: подобные осмотры влекли за собой целую вереницу предписаний. Какой же это отдых? Мы хотели купаться в море, греться на солнышке и лазать по горам. Однако при этом забыли одну мелочь — мы находились в коллективе. Впервые отправившись на море, мы столкнулись с новой проблемой. Нашему дому отдыха принадлежал собственный пляж, который тянулся вдоль всего парка и был отгорожен от пляжей, прилегавших к соседним домам, массивной оградой из колючей проволоки. Этот частный пляж делился на две равные части: справа — для женщин, слева — для мужчин, Так как все купались голыми, между двумя пляжами оставили длинную полоску ничейной земли, чтобы никто не испытывал стыда. Самое прекрасное из удовольствий — купание — нам пришлось бы вкушать порознь. Мы этого не хотели и, ко всеобщему возмущению, втроем расположились на ничейной земле.
В доме отдыха имелся штатный «физкультурник», которому вменялось в обязанность заставлять коллектив все время двигаться. День начинался с утренней гимнастики, затем следовали групповые экскурсии в окрестные леса, волейбол, вечерние посиделки под музыку местного ансамбля и тому подобные детсадовские забавы. Если бы все эти удовольствия не походили бы так сильно на обязанности, мы бы непременно приняли в них участие — уж снобами-то мы не были. Но нас не покидало чувство, будто все эти коллективные развлечения совершенно сознательно включены в программу отдыха, будто где-то наверху нарочно придумали, как помешать советским гражданам даже в отпуске побыть наедине с самими собой. Эта опека вызывала у нас протест.
Во время купания мы наблюдали за необычными рыбами, плавающими меж круглых черных камней около берега. Хайнц вспомнил, что в детстве у меня среди прочих зверушек были рыбки. И он подумал: а не завести ли нам аквариум на время отдыха? Эта идея нас вдохновила, однако в Сочи ее трудновато было воплотить, потому что даже самые примитивные стеклянные емкости нигде не продавались. Хайнц, однако, разрешил проблему гениально. Он пошел к поварихе дома отдыха и выклянчил большую старую супницу, которая явно сохранилась еще с царских времен. И новая затея так увлекла нас, что мы забыли обо всем на свете. Нашими стараниями супница преобразилась, словно по волшебству в ней появилось миниатюрное морское дно с песочком, ракушками и разными камушками самых красивых форм и цветов. Затем началась охота. Сачком служил большой носовой платок. Перехитрить морских рыб было не так-то просто, но мы проявили терпение и упорство, не опускали руки при неудачах и в конце концов сумели изловить трех рыбешек. Когда рыбки благополучно привыкли к супнице и совсем освоились, мы гордо двинулись с нашей добычей через парк к дому Шаляпина. Сразу набежали любопытные, так как мы и раньше рассказывали о нашей задумке с аквариумом. Один человек сообщил нам, как эти рыбки называются, расхвалил богатство Черного моря и спросил нас, какова цель нашей затеи и не занимаемся ли мы зоологией. Мы честно ответили, что от зоологии далеки и хотим просто позабавиться; почтенный функционер покачал головой и отвернулся, пораженный таким ребячеством. В наш адрес посыпались колкости, звучали даже намеки, будто бы из-за несерьезности немецких коммунистов и провалилась тамошняя революция. Со временем, впрочем, в сочинском доме отдыха все вроде бы привыкли к тому, что мы были сами по себе и проводили время, как нам вздумается — во всяком случае, коллектив проявлял удивительное терпение. Позже я, конечно, поняла: тот факт, что мы иностранцы, был смягчающим обстоятельством. С точки зрения окружающих, мы просто не дозрели до того, чтобы приспособиться к их социалистическому образу жизни, уж слишком большое влияние оказывали на нас отсталые обычаи и нравы капиталистического строя, и попытки повлиять на нас представлялись им, вероятно, бессмысленными.
