— Она. Моя, — не вычленяя значений, отвечаю на поток старинной речи, бегущей по венам. — Моя. Умри.
Умри. Десятым.
Голос, теряя разом все слова, захлебывается, кончается.
Все кончается. Только ветер по-прежнему закручивается тугими струями, раздувая землю, бросая пригоршнями в лицо.
Сзади падает Наас. Я медленно соскальзываю в яму, в объятья вновь распавшегося на части тела. Полыхают белым чары — мир стирается. Отключаясь, я чувствую рывок, боль в лодыжке. Запах влажной земли. Тепло зарождающегося пламени.
***
Кислый вкус во рту. Болит нога. В груди давит, горло раздирает кашель. Звон в голове заглушает прочие звуки. Мара сует в руки бутылку. Вода. Ледяная и сладкая — выпиваю половину, остальное отдаю бледному как мел Наасу. Сажусь и осматриваюсь. В яме мечется пламя. Переливается через край, стелется по земле, согревая дыханием. Над нами клубятся облака и воркует гром. За деревьями тучи теряются в багряном зареве: там Университет, там заходится утробным воем сирена.
— Нужно возвращаться. Вы пятеро — через ворота на другой стороне, — Эрлах вертит в руках шило, которым чертил чары. — Скажете, что ходили прогуляться в парк. Эдвард, Мара, переночуйте в городе.
— А ты что будешь делать? — холодно осведомляется Кан.
— Я не покидал территории Университета, — Даниель щурится. Пушистые ресницы бросают вверх длинные тени.
— Как…? — вспыхивает Наас, но Эрлах обрывает, подняв узкую ладонь.
— Ты испортил кости, обойдешься.
— Это Зарин испортила, — бурчит рыжеволосый маг, но отходит. Я моргаю — огонь гаснет.
— Я не хотела, — ладонь чешется. Порез густо замазан чем-то прозрачным, склеившим края. Осторожно сжимаю кулак — но боль не приходит, лишь зуд становится глубже. В затылке растекается слабость. Оборачиваюсь.
Она почти сливается с темнотой. Выдают глаза — белые искры повторяют рисунок из книги. Молния раскалывает небо пополам, обрисовывает тонкие рога и чешую на лапах, серебро приоткрытой пасти, пятна на груди.
Держась за напрягшегося Нааса, поднимаюсь. На твари перекрещиваются лучи. То, что я приняла за рисунок шерсти, блестит алой влагой. Кровь. Плутон улыбается измазанными зубами. Нет.
— Спасибо, — надтреснутый голос. Зажимаю уши. Словно мне опять девять, и я только что впервые разрешила тьме убивать. Повторяет:
— Спасибо, — в безжизненных интонациях нет и следа бархата, каким она шептала в Заповеднике. Тварь не выглядит счастливой или свободной. Очень мертвой — да. Так или иначе, она потеряла хозяина.
