— Нам снова нужно прогуляться к ручью, — набираю полные легкие ночной свежести. Пахнет дымом и дождем, по черному небу бегут светлые перистые облака. Слезы жгут глаза.
— Не сейчас. Я так понимаю, теперь все упирается в Советника… — киваю. — У нас мало времени. Придется попросить о помощи. Я уже говорил, что я не очень хороший маг? — его очередь невесело усмехаться. — Даже не уверен, что сдам экзамен.
— Извини.
— Я… сам виноват. Надо было предупредить… — трет затылок, беспокойно оглядывается. — Дерьмо… ладно. Пойдем пока к Кану. Заполнишь документы, он покажет Университет. Я же переговорю кое с кем. Встретимся в баре, и тогда… прогуляемся, но вряд ли к ручью.
— Подожди, — ловлю за рукав. — Мы можем оставить все как есть.
Качает головой:
— Нет.
— Почему? — ей не выбраться из Заповедника без нашей помощи.
Отходим от стен и деревьев, где могут подслушать. Наас притягивает меня вплотную и шепчет:
— Барьеры Заповедника питают силы заключенных. Заклинания заточены под тварей. Забирают лишний огонь, не дают накопить энергию. Держат в пределах просчитанной нормы: слабыми, но живыми. Эта норма не подходит для людей. Поэтому камера Мантикоры запитана отдельно.
— Что?
— Мантикора? Неважно. Потом. Мага огня твоего уровня барьер камеры Плутона выпьет до смерти в считанные недели. Вы теперь связаны. Ты скоро почувствуешь слабость. А тебе еще духа изгонять. Нам нужно поспешить, пока ты в состоянии провести ритуал.
***
Кан встречает у входа в общежитие. Смеривает Нааса недовольным взглядом, отбирает мой рюкзак.
— Дальше я сам, — выдыхает сигаретным дымом, сминает окурок.
— Да ради бога, — рыжий цепляет его плечом, ныряя в ярко освещенный холл. — Он не виноват, это я долго собиралась, — но Кан без слов пропускает меня вперед. Двое парней, которые вместе с ним курили на крыльце, тоже молчат. Недолго:
— Это маг огня? — слышу за спиной.
— Да. Еще один в нашем блоке.
— Вот счастье-то.
Оставляем вещи в комнате. Там никого. Кан дает мне ключ.
— Я верну твою кофту чуть позже, ладно? На нее попала кровь, я не успела постирать, — предательский жар заливает щеки.
— Если хочешь, оставь на память, — мягко улыбается Нинин брат. — Как компенсацию — это ведь я тебя ранил. Прости.
Мотаю головой. Он уже извинялся.
— Покажи, — тянет за запястья, сдвигает ткань водолазки, обнажая предплечья. Узловатые красные рубцы пересекаются и расходятся, стягивая плоть. Ноют, когда Кан легко касается выпуклых линий.
— Я принесу мазь от шрамов из лазарета. Она все уберет, — у него прохладная кожа и лучистые морщинки в уголках раскосых глаз. И всего шестнадцать процентов огня. Значит, у моего смущения иные корни.
