— Даже если Нина не объявится, она явно не единственный человек, понимающий в тенях и призраках, а значит — есть смысл поспешить обратно.
После сна мысли очистились, и стало ясно, как мало она, в сущности, сказала.
— Да ни черта вообще! — я бормотала под нос, сворачивая в коридор заброшенных домов. — Что за люди, которые страшнее темноты?
Быть может, у них, как у Нины, блестит металлом знак на груди: щит из тонких пересекающихся линий? А обереги? У них тоже есть обереги, прогоняющие теней?
— Тварей. Она назвала их тварями.
Чего она боится? Стоит ли бояться мне? Нина сказала: да, но…
Я остановилась, будто врезавшись в стену:
— Нет. Я не могу так жить. Больше не могу. Она предупредила, что кости перестанут действовать через несколько недель. Этого мало.
И гораздо больше, чем я мечтала.
Сумка стояла у бордюра. Но я бросила ее посередине дороги. Внутри не хватало кошелька и плеера, а у ежедневника выдрали первую страницу с логотипом бара. Студенческое удостоверение сменило карман.
— Хочешь знать, кто я? Даже записала, — говорить вслух — глупая привычка, как и вечные прикосновения к шраму. Я разглядывала белесый рубец, впервые — узнавая.
Тогда, в центре подломившейся крыши, я ползла прочь от края, обратно к разбитому окну по стремительно складывающимся доскам. Почти успела — с размаха схватилась за раму, прямо за стеклянные зубья.
Осколок прошел между костей. Я еще ничего не почувствовала, но алые струйки уже горячо побежали по предплечью. Одернула руку — стекло отломилось. Я потеряла равновесие и упала на колени.
Боль билась вторым сердцем, и остальное пульсировало вместе с ней. Песня воробьев, далекие крики, занозы и ссадины, ветерок в прядях у висков, мерцание насекомых. Шершавость и тень, запахи пота и трухлявого дерева. Подчиняясь дрожи в кисти, по льдистым граням осколка туда-сюда скользил свет. Кровь наполнила ладонь, сорвалась каплями с пальцев. Как красиво. Как страшно.
Как красиво.
Я вдруг поняла, что крыша давно должна была обвалиться. Оглянулась.
Прямо в воздухе висели щепки и камешки, сухие листья. Облако пыли покачивалось, но не оседало, напоминая след краски в воде, когда только обмакнешь кисть. В центре дрейфовал обломок доски.
Внизу, на земле, кричали друзья. Я не видела их, но они видели колдовство. Через секунду я осознала, что чудес не бывает, и все рухнуло.
— Не просто рухнуло, — выстрелило деревом и камнем, шрапнелью из ржавых гвоздей и стекла. Амалия лишилась глаза, лицо навсегда изуродовала сетка шрамов. Миша и Эмре отделались переломами, Лизе повезло меньше всех: кирпич вбил ее ребра в легкие. Она умерла на месте.
