— Разве нет?
— Имеет право. Он еще и поранился… Черныш, — говорит Айяка.
— Банально. Черный Властелин, хотя бы! — Наас скрывается под столом. Оттуда раздается рассерженное шипение. — Эй! Ублюдок царапается!
— А чего ты хотел? Мракобесина, — предлагает Тони.
— Неплохо, вылитый монстр. Смотрите, — из-под стола высовывается исполосованная рука. В глубоких царапинах выступают капельки крови. Айяка забывает про кота и переключается на Нааса: заставляет вылезти и обработать ранки спиртом.
— Он прошел через метров пятьдесят воробьиного дерьма, не выпендривайся. Нормально продезинфицируй, — поддерживает Тони.
— Ниггер! — рыжеволосый маг щурится, пока девушка тщательно протирает его изодранное предплечье.
— Нет, вот уж точно нет, — смеется она, — остановимся на Мракобесе. Бес… ему подходит. И не слишком уничижительно.
— Вот именно, — возмущается Наас, отбирая вату. — Ты тоже… дай я.
Осторожно трогает острый подбородок, поворачивая ее лицо распоротой щекой к свету. Мягко промакивает опухшие росчерки.
Почему он выбрал ее? Из всего Университета? Неужели больше ни у кого не было допуска в архив и слабостей, на которых можно сыграть?
Знал, кто ей нравится.
Избегал. Грубил.
Касается, словно боится.
Замечает мой взгляд и беззащитно, грустно хмурится.
Иногда мы любим не тех людей.
И с этим ничего не поделать. Но сидеть здесь, притворяясь, что не видишь очевидного, и гонять по кружке остывший чай — невыносимо. Я выхожу из кухни, из квартиры. Я иду искать Плутона.
***
Обойдя город, устраиваюсь на теплом бортике фонтана. Сижу до вечерней прохлады и после — глядя, как улицы теряют краски. Почти засыпаю, когда тварь наконец выныривает из залитой ночью арки.
Подходит, позволяет прижаться лбом к жесткому плечу. Закрыв глаза, слушаю эхо моего сердца под сотканной из тьмы шкурой.
Она нужна мне.
Понятная и совершенно чуждая.
Парадоксально свободная — после колодца и полувека в заточении. Недосягаемая. Кажется: вот, теплая, дышащая.
Но после гибели другой я не могу перестать видеть суть: искру, что отбрасывает тени, заставляя их плясать бесконечный танец. Пламя рождается, чтобы умирать. И Плутон будто умирает каждую секунду, прямо сейчас становится памятью. Разрушенными стенами Отрезка. Свистом ветра, биением пульса. Осознанием силы.
Пониманием власти.
Над этим городом, увидевшим жизнь — в смерти.
Над этим небом, таким огромным — и маленьким, если только захочешь.
Все становится маленьким, стоит сказать:
— Спасибо тебе.
