заняты, и хотя бы поэтому они полезнее тех бездельников».
К несчастью, однако, аристократы иногда пытались заниматься делом. Они проявляли недюжинную изобретательность в придумывании все более изощренных аспектов роскошной жизни, за которые платил народ, изнемогавший под гнетом поборов и принудительного труда. Наряду со всем прочим дворяне забавлялись искусством войны. В Китае, возможно, как практически во всех остальных странах мира, дворянство возникло из сословия ратников. В старину эти ратники выполняли полезную функцию по вооруженной защите общества, но как сословие они по большому счету пережили свою практическую ценность и теперь терзали народ и друг друга. Большинство из них считало военное ремесло единственным занятием, достойным серьезного внимания со стороны благородного человека, и поднимало на смех всех тех, даже из своего числа, кто заботился о налаживании толкового управления государством и упорядочении административного аппарата.
Конфуций отнюдь не относился к пацифистам. Он считал, что, к сожалению, существуют моменты, когда благородному человеку без применения силы не обойтись, чтобы не сделать себя и население окружающего его мира объектами порабощения теми, для кого сила представляется единственным аргументом в любом споре. Но при этом он называл применение силы крайней мерой, всегда подчиненной не только в идеальном варианте, но и в повседневной жизни принципу справедливости. На идеальном и личном уровне он говорил: «Если в глубине души я чувствую себя неправым, мне следует пасовать даже притом, что мой противник числится слабейшим из людей. Но если собственное сердце подсказывает мне, что я прав, то должен броситься в битву даже против тысяч и десятков тысяч врагов». На более практическом уровне он полагал, что армия способна сражаться как следует, если даже ее рядовые дружинники знают, за что они борются, и убеждены в справедливости своего дела. Он считал, что моральный дух войска зависит от нравственной убежденности в своей правоте. Он предупреждал: «Вести в бой народ, не готовый к войне, значит погубить его».
Конфуций прекрасно понимал, что такие представления диаметрально противоположны по своей сути убеждениям дворянства. Осознавая это, он даже пытался как-то сгладить возникшее противоречие. До его появления на свет категория цзюнъцзы, или «благородный муж», практически однозначно толковалась как изначальное английское слово «джентльмен». Им обозначали человека благородного происхождения, предки которого принадлежали к сословию, возвышавшемуся над простым народом. Такого человека причисляли к благородному сословию по факту рождения в его среде; представителей подлых сословий к благородным мужам не подпускали, зато те же благородные потомки оставались в своей среде, невзирая ни на какие их подлые поступки. Конфуций полностью поменял использование данного слова. Он утверждал, что благородным можно считать любого человека, если его поведение отличается благочестием, бескорыстием, справедливостью и добротой. Вместе с тем он утверждал, что благородными людьми не рождаются; ими становятся, доказывая свое право таковыми называться поступками и нравом.
