Мне кажется, психологическую сущность Ельцина резко поменяли события, связанные с его скандальной отставкой. Да и здоровье его пошатнулось именно тогда. События эти хорошо известны, и я их не стану касаться.
Лично я начал пересматривать свое отношение к Ельцину в начале 1992 года. Хотя некоторые его поступки и действия настораживали и раньше. Один из моментов особенно запомнился. Ельцин, будучи еще первым секретарем МГК, любил выходить «в народ». Это многим нравилось. И вот однажды он поехал со свитой в Севастопольский район Москвы, чтобы посмотреть «хрущобы». Ельцин не ограничился внешним осмотром. Собравшиеся жители этих домов жаловались на то, что подвалы затоплены, на вонь, комарье и грязь. И строитель Ельцин решил убедиться в справедливости жалоб. Решительно шагнул в подтопленный подвал и по воде зашагал вглубь. Свита растерялась: кто штаны начал закатывать, кто туфли снимать. По ржавым трубам кинулись прочь испуганные визитом знатного визиря крысы.
Редактор «Московской правды» Михаил Полторанин, рассказавший мне об этом, морщил лоб: это надо «прописать», терзался он, тщательно «прописать». «Прописать» в данном случае означало следующее: так написать, чтобы все москвичи ахнули от простоты и народности секретаря горкома. А я наивно спросил: «А зачем он в грязь эту полез, он же строитель, прораб. Он, что, ржавые трубы не видел, не мог догадаться, почему подвал залило водой?».
По-моему, сюжет этот так и остался не освещенным. Видно, не нашлось таких трепетных слов, которые способны были бы передать весь пафос нерасторжимой связи партийного секретаря с народом.
Ельцин лепил из себя образ народного защитника, простого мужика, который ничем не отличается от тебя, меня. Лепил ли сознательно, с умыслом, не знаю. Но ему это нравилось, что было заметно.
Ныне среднее и старшее поколение не может не помнить ту поддержку, которое люди оказывали ему. Царила эйфория, женщины бальзаковского возраста на Васильевском спуске, где Ельцин окончательно противопоставил себя парламенту, губами припадали к полам его плаща. Восторг, ликование, умиление экзальтированной толпы питали героя, поднимали его дух.
Вообще, Борис Николаевич имел такое свойство характера, которое присуще человеку, легко впадающему в уныние и тревогу, как и неожиданно приобретающему уверенность и внутреннюю силу. После отставки, когда был повержен и находился в унынии и хандре, он буквально восстал из пепла в момент выборов народных депутатов СССР. Болезнь и пессимизм отступили, он вновь обрел энергию, силу. Москвичи увидели прежнего Ельцина – улыбчивого, сильного, готового низвергнуть нерешительного и сомневающегося Горбачева. Но после выборов он вновь затосковал: роль рядового депутата его не устраивала, а никакой должности власть не предлагала. Хорошо еще, что омский депутат Казанник «подарил» свое членство в Совете национальностей, и Борис Николаевич получил возможность не ходить на унизительную работу в Госстрой. Тогда все его соратники подыскивали ему должность. Пошел разговор и о том, что «светит» пост председателя народного контроля. Я как-то спросил его, правда ли это? Он захохотал: «Ну, я из них тогда все кишки вытащу!».
