Девушка подняла трясущейся рукой хэгым, прижала к груди, вышла на маленький внутренний дворик. И в забытьи опустилась на порог, взяла смычок — и провела им по двум натянутым струнам.
…Жажда… это была новая жажда, по чему-то такому… прежде не пробованному… И бабочка, только что бесстрашно и проворно раздвигающая воздух, рванулась вниз, к королевскому саду, манящему яркими цветами…
Начальник левого ведомства полиции, Чул Су, уверенно шагал по галерее. Длинные перья на шляпе трепетали, а нить бус с драгоценными камнями, крепившаяся под шляпой, спускалась по вискам, по скулам и размеренно покачивалась под подбородком. Слабо поблескивали рукоять меча и темные металлические нашивки на плечах. Полы одеяния, крепко стянутого поясом, снизу лениво шевелились от шагов, то чуть больше открывая штаны, то чуть меньше, но не делая ни малейшей попытки вырваться из-под власти пояса. Строгий задумчивый взгляд заставлял встречных слуг бледнеть и поспешно кланяться. Чиновники же различных ведомств неглубоко кланялись в ответ на его приветствия — и опасливо смотрели ему вслед. Часть дворца, прежде служившая покоями у скончавшейся главной императорской супруги, опустела. На прочей же царила обычная жизнь, разве что темп ее был чуть более быстрый, почти предпраздничный: наверное, после возвращения император объявит о назначении второй супруги главной женой и матерью нации.
Надрывный плач хэгыма выскользнул в утренний воздух неожиданно, больно резанул по нервам, которые, как казалось прежде, уже окаменели от долгих лет службы в полиции. Чул Су видел много казней, в пылу схватки хладнокровно перерезал вены мятежникам и преступникам, не раз наблюдал обезумевших от горя жен и детей осужденных. И все же в начале этого дня хэгым рыдал так отчаянно, так безутешно, так надрывно… Его звуки напоминали человеческий голос, охрипший от слез… Рука музыканта, дерзнувшего играть после смерти осужденной жены императора, двигалась против воли разума, музыка западала глубоко в душу — и сотрясала ее всю. Но люди, измученные переживаниями во время расследования, оглушенные их итогом, не слышали, как плачет хэгым. И это удивляло не меньше пронзительной мелодии: как можно не заметить такое? Как? Кто осмелился играть?
…Бабочка спустилась на самый ближайший цветок, на благоухающем кустарнике во внутреннем дворике. Аромат, полившийся со всех сторон, оглушил ее хрупкую душу, опьянил крошечную голову новой жаждой… А его вкус… этот вкус… Трава и листья, которые она ела в прежней жизни, разве могли сравниться с этой дивной пищей? О, она никогда раньше… еще никогда…
