— Вы?!
— Я. — Радин положил цветы на тумбочку. — Здравствуйте, Надя!
Тысячи раз она слышала свое имя. И вот только сейчас вдруг узнала, как нежно может звучать оно — «На-дя…»
— Садитесь. Здравствуйте, — прошептала она.
Он присел на кровать. Соседка по палате отвернулась: понимала — на такое посторонними глазами смотреть нельзя.
— Как вы меня нашли?..
— Нашел… Я в командировке.
— Как там у нас? — машинально спросила она.
— Все хорошо, — с наигранной беспечностью сказал Радин. Сидеть на остром ребре кровати было неудобно, а он боялся пошевелиться. Надежда была совсем рядом. Ее чуть похудевшая рука с сеткой голубеющих жилок у кисти, клинышек открытого плеча, еще хранившего летний загар, и глаза — большие, блестящие, которые глядят, кажется, в самую душу его.
— Спасибо, что пришли. Когда рядом свой человек, намного легче.
— Да, да, — заторопился Радин, — двое устоят… И нитка, втрое скрученная, не скоро порвется. — Кажется, не знал никогда этого выражения, а тут припомнилось. — Надя, вы для меня…
— Ну, пожалуйста, не нужно об этом. — Надежда, словно притронувшись к чему-то запретному, опустилась на подушку, затихла. Радин пододвинулся ближе.
— Вы похудели, — рассматривая ею лицо, обеспокоенно сказала Надежда. — Неприятности?
— У кого их нет.
— По крайней мере, я бы хотела, чтобы у вас их было меньше, чем у других.
— Спасибо.
— Расскажите о цехе. Мне все интересно.
— Сергей Иванович теперь укладывает футеровку новым методом, чтобы не было швов, а я…
Где-то рядом дребезжал электрокардиограф, из коридора доносились голоса, за окном покачивался на ветру светильник. Вздохнув, встала с кровати соседка, вышла из палаты. Радин проводил ее взглядом. Потянулся за портфелем.
— Это вам! — подал Надежде портрет. Исподволь, постепенно готовил эскизы. Девушка за столом. Вдумчивое лицо внешне спокойно, но в нем — нервное напряжение, мысль. Гладко зачесанные назад волосы. А на втором плане силуэты блоков, магнитофонные круги. Самому Радину портрет нравился. И не только потому, что нарисована Надежда. Удался портрет — характер передан точно. О внешнем сходстве и говорить нечего — копия. Но что она скажет?
Уголки губ Надежды дрогнули, на глазах выступили слезы.
— Толя, милый! — ресницы ее часто-часто заморгали. — Вы… Ты… Ты думал обо мне?
— И очень волновался…
— Теперь я выздоровею, обязательно выздоровею…
— Я тебе не позволю! — Радин погладил через одеяло ее плечо. На него нахлынула острая жалость. Захотелось прижаться к Надежде лицом и долго молчать. А потом рассказать все, все. И про обиду, что разгорается в душе с каждым днем, про сегодняшнее заседание коллегии. Она поймет. Может быть, и впрямь никому не нужна его суета? И еще он подумал о том, что живут они среди боли, которую сами себе создают.
