На столе, на большом блюде уже стояла чёртова рыба, запеченная целиком.
— Да уж лучше кондомовое хамство, чем шпилечное бабье, как у вас, — радостно сказала Веля. — Ребята, да я вам рада, как родовым зверям. Угощайтесь!
Она мотнула головой вбок, взяла рыбу за хвост и наотмашь ударила по лицу квартовского советника, который сидел чуточку ближе. От удара рыба сразу развалилась на куски и оба визитёра оказались заляпаны жирной, перчёной и горячей пищей. Куда только их улыбки и расхлябаные позы подевались.
— Вы пожалеете, — сказал владыка Сопол, кончиками указательного и среднего пальца отряхивая камзол. Его родственник, бормоча проклятья, выбирал куски рыбы из бороды, над воротником камзола у него исходил паром кусок оплавленного козьего сыра. Веля взяла в обе руки кувшин с компотом, так, на всякий случай.
— Шепан, проводите с парнями наших гостей, они уезжают.
— Мы ещё увидимся! — пообещал советник, с гримасой пытаясь протереть глаза. Видимо, специй Селена не пожалела.
— Обязательно. Я ещё раз вас угощу.
По крайней мере Веля оживилась. Разрешила бормочущему ругательства, негодующему доктору снять всю вышивку с предплечья и плеча, а пока он закончил — и успокоилась. Ела уже с удовольствием. Потом пошла смотреть на колодец и завод, а вечером — плавать. Она уже и забыла, как это хорошо, хоть вода и оказалась довольно холодной и левую ногу свело судорогой, но это оказалось так приятно и замечательно! О наслаждении быть в полной мере несчастной и желании максимально растянуть по времени это наслаждение Веля забыла, так что квартовцы, хоть и лишили её удовольствия с упоением предаваться горю, пришлись весьма кстати.
Правда, оставался открытым вопрос с маслом. Веля уже знала, что король сделал при помощи ранее поставленной сырой нефти, а некоторых вещей лучше не знать. Для необходимой «социальной хирургии» она ещё недостаточно очерствела и теперь попросту боялась снова предложить нефть соседнему Трейнту. От этого её тоже брала тоска и оторопь, и вспоминался Тим, метко определивший, что король придумал, как использовать масло в военных целях. А о Тиме после его дезертирства вспоминать было неприятно, потому что всё снова упиралось в крайнюю Велину личную неустроенность. Она начинала снова и снова спрашивать себя, что с нею не так, а вопрос «что со мной не так» априори толкал на вредные глупости. Общая совокупность заданных вопросов и полученных ответов привела к тому что, во-первых, она принялась с остервенением грабить собственный винный погреб и в одиночку напиваться, потому что с большей частью поданных пить было стыдно, а с меньшей — страшно. Во-вторых, она бросила бегать и плавать, потому что теперь каждое утро начиналось с головной боли. В-третьих, снова занялась членовредительством, от которого с большим трудом и помощью четырёх психологов избавилась после травмы и вылета из сборной. Только теперь не было психолога, который смог бы ей помочь. И к её стыду, кроме вышитой руки имелись шрамированные надписи на бёдрах. «Куда бы ты ни попал» — было написано на левом бедре. И «Ты берёшь с собой себя» — на правом. За них, правда, никто не ругался, потому что кроме Таки никто не видел, а та поклялась молчать. Вкратце говоря, канализация забилась одной-единственной мыслью, правда, Тим говорил это не о ней, тем не менее, вполне подходило.
