— Дуйте туда прямо сейчас, у них как раз пресс-тур для местной прессы — хотят через СМИ привлечь благотворителей, а то они все как-то позаканчивались внезапно, — сказала она, положив телефон на стол. — Ступайте. Станция метро «Черниговская», а там минут десять пешочком.
Я встал, задумчиво глядя на нее сверху вниз.
— Думаете о том, как меня отблагодарить? — догадалась Олеся. — А вы поцелуйте меня вот сюда, — она показала на голое плечо.
Я смиренно поцеловал ее, куда было указано, и пошел на выход.
Пахло от нее, конечно, головокружительно — чем-то неземным, феерическим, обещающим блаженство и неземную[9] негу. По дороге к метро мне пришлось раза три ловить себя на грешных мыслях вместо обдумывания деталей предстоящей съемки.
Мне уже доводилось пользоваться киевским метро. На мой взгляд, внешне оно почти не отличалось от питерского, разве что в нем было намного больше рекламы, причем, рекламы явно нелегальной. Листовки с предложениями хорошего заработка в Польше, России и Германии, наклейки с предложениями спайсов и прочей дряни, разнообразные олечки, олеси и наташи в завлекательных позах, а также огромное количество официальных плакатов с гневными требованиями к громадянам использовать в быту только украинскую мову. Заявлялось, что «на русском языке может разговаривать только оккупант», что сила украинской нации — в единстве, а поэтому «мы все должны прекратить потакать агрессору» и заговорить, наконец, на мове. Были еще официальные плакаты, высмеивающие тех громадян, кто не умеет говорить на мове, а говорит только по-русски («Посмотрите, какой дурень!»), но большинство этих плакатов были оборваны или закрашены из баллончиков.
В целом плакатов и баннеров, требующих использовать только мову, было больше, чем обычных рекламных постеров, вместе взятых, но результата я не заметил — даже официальная реклама товаров и услуг была выполнена преимущественно на русском языке, а нелегальная реклама — на русском вся.
Еще в киевском метро было не протолкнуться от попрошаек: героев Восточного фронта, беженцев Донбасса, разного рода погорельцев и жертв всяческого произвола. Один раз мне на перроне встретился даже политический беженец из России, страдалец от Путина (соответствующие таблички на животе и спине, и сумка для денег в руках). Я рванул к нему с камерой, чтобы узнать душераздирающие подробности, но он ловко ускользнул от меня по переходам и лестницам, профессионально рыская в стороны, как антилопа, убегающая от тигра. Такого даже пристрелить не получится, не то, что поймать, подумалось мне, когда я все-таки его упустил.
