Наши работники, в отличие от нее, в конце месяца получали зарплату, на что матери оставалось только сетовать:
— А у меня какая зарплата? Моя зарплата — жить с этим мужчиной.
Дальше она косилась на Се Яна:
— А ночью еще и спать с ним.
Мать моя считала, что весь остаток дней проведет в «Переулке Чаочжоу», будучи «Королевой маринованных гусей».
И тут вдруг на свет появляюсь я, что для отца оказывается совершенной неожиданностью. Никакого опыта в вопросах обращения с детьми у него не было, зато он испытывал живейший интерес ко мне как к некоему новшеству в своей жизни, будто в доме появилась забавная игрушка или новая маленькая жена. Он тискал меня своими грубыми руками, целовал и царапал щетиной, купал меня и промывал мои детские нарывчики, разбрызгивая воду по всему дому. Когда я немного подросла — лет до трех, — мать запретила ему купать меня, на что отец состроил нахальную мину:
— Чего ты боишься? Дочка — моя плоть от плоти, когда я ее мою, можно считать, что я мою самого себя.
Мать окатила его водой, и я радостно ввязалась в эту оживленную потасовку.
Иногда отец напивался и склонялся надо мной, обдавая мое лицо перегаром. Когда я подросла, то тоже научилась выпивать, причем почти не пьянея, — наверное, с детства привыкла к хмельному отцовскому дыханию. А мать оттаскивала пьяного отца от моей кроватки. Диву даюсь, как ясно могу я припомнить события, произошедшие со мной столь давно.
Отец не жалел слов, чтобы подмаслить мою мать:
— Не жадничай, это просто глупо ревновать меня к дочке! Я, Се Ян, никогда не разлюблю Чэнь Люцин.
— А если разлюбишь? — поинтересовалась мать.
— А если разлюблю, то тебе лучше всего будет идти своей дорогой!
Мать сердилась и пыталась отца отшлепать, в то время как рука ее то и дело проскальзывала у него между ног.
Кажется, в первый раз я узнала об отношениях мужчины и женщины, когда однажды ночью проснулась от духоты. Подушка была мокрая от пота, давешний сон еще не выветрился, и я находилась между явью и забытьем. Отец и мать, абсолютно голые, лежали на соседней кровати, оба изнывали от пота, одеяло сползло; тело отца вздымалось и опускалось над телом матери, как рука палача над жертвой, а мать лежала недвижимо с закрытыми глазами и стонала:
Больно! Скорее кончай.
И снова:
— Полегче. Я, кажется, беременна.
Отец в ответ только усмехнулся, переводя дух:
— Откуда мне знать эти твои женские штучки? Я же не могу так просто остановиться, а ты можешь считать это тестом на беременность.
