Мать и скандалила, и умоляла его, отец на время прекращал свои вылазки, но потом снова брался за старое — с удвоенной энергией. И все это проходило под предлогом покупки гусей, с которыми он возвращался домой. Мать не рвала с ним, пока однажды не обнаружила того злосчастного любовного письма. Правильнее было бы назвать его челобитной, а не любовным письмом. Написано оно было женщиной из Шаньтоу, которую звали Хуан Фэнлань, она родила моему отцу сына, Цзянь Бана, которому на тот момент должен был исполниться один год. Впоследствии я читала это письмо, вот что в нем было написано:
Дорогой Се Ян, Цзянь Бану скоро исполнится год, боюсь, ему нельзя здесь больше оставаться и подвергаться постоянным насмешкам соседей. Прошу тебя, оформи нам документы на въезд в Гонконг, я не требую, чтобы ты женился на мне, дай нам только маленькую комнатку, где бы я могла спокойно вырастить твоего сына. Ведь ты всегда хотел сына. Пускай он получит хорошее образование, я слышала, что в Гонконге преподают английский…
И так далее, в таком же духе. Прочитав письмо, мать взбесилась, кровь ударила ей в голову, и она срывающимся голосом закричала: «Ты хочешь приволочить эту чертовку в Гонконг? Чтобы она жила у нас дома? Отведешь ей половину кровати?» Отец не отвечал. Мать ухватилась за первый попавшийся под руку предмет и зашвырнула им в отца: «Эта воровка с большим удовольствием переберется сюда, но ты думаешь, я позволю ей это сделать? Осталась в тебе хоть капля сострадания к дочери и ко мне? Пока здесь существую я, она — никто, заруби себе на носу…»
— Не ори! — прорычал отец. — Что ты орешь? Ты сама-то тут кто?
Мать осеклась и замерла на месте, как будто слова отца, выплеснувшись, как ведро воды на морозе, превратили ее в безжизненную сосульку. Матери никогда не приходило в голову, что, по большому счету, она ничем не лучше отцовской любовницы; свой брак с Се Яном она нигде не регистрировала, свидетельства о браке у нее нет; она точно такая же, как и все остальные женщины: просит у Се Яна маленькую комнатку и место в постели.
Такой пощечины она никак не ожидала. Что касалось меня, то мой статус был еще ниже, чем у годовалого Цзянь Бана, — ведь он был сыном моего отца, продолжателем рода.
Хотя мне было всего семь и понимала я немного, но то, что ссора между матерью и отцом была не обычной перебранкой, я понять могла, и от этого меня била дрожь.
Внезапно мать сорвалась с места и метнулась в кухню, где облила себя керосином и уже готова была зажечь спичку, когда отец, под аккомпанемент моих рыданий ворвался на кухню и втащил ее обратно в комнату. Окатив ее водой, он примирительно произнес:
