Рассказы китайских писателей | страница 14
Сказано — сделано. К тому времени я уже знала, какие фильмы он предпочитает: патетические мелодрамы о большой и светлой любви, дурачащие домохозяек и вчерашних школьников, — что-то вроде «Титаника». Странно, не так ли?
Выйдя из кинотеатра, мы решили заглянуть в кафе по соседству — выпить кофе с бренди, очаровательный коктейль, который одновременно пьянит и бодрит.
— Сегодня, кажется, роковой вечер, и я даже и не найдусь, что сказать, — обронила я.
В ответ Тан, все еще находясь под впечатлением от просмотренного фильма, задумчиво произнес:
— В прежние времена любовь нередко равнялась смерти, которую неизменно встречали вдвоем; сейчас уже так не делается, сейчас любовь — это не смерть во имя любви, а любовь во имя любви. От жертвенности не осталось и следа, ей на смену пришел эгоизм.
— И мужчинам эгоизм дается лучше, чем женщинам?
— Безусловно, — он кивнул. — Если бы я действительно любил кого-то, то незамедлительно вооружился бы ручкой и изложил на бумаге свою волю.
Воля звучит, конечно, не столь ответственно, как завещание, однако сути это не меняет, тогда как речь идет о делах посмертных. Сегодня такая воля становится все более и более необходимой, потому что однажды может случиться так, что человека совершенно внезапно может и не стать. Уж я-то знаю это как никто другой.
— Завещание, может быть, ты и составишь, но как проследить за тем, что оно будет выполнено?
— Я сделаю необходимые пометки на полях — мои коллеги смогут в них разобраться, после того как я отбуду.
— Конечно, только зачастую такое отбытие может оказаться совершенно внеплановым.
— Здесь нет повода для беспокойства: раз уж это воля, то и на случай «внепланового отбытия» имеются специальные люди, чтобы ее выполнять. А почему тебя так взволновал этот вопрос?
Я смотрела не на него, а с печальным видом уставилась на фонарь за окном.
— Да нет, просто задумалась: если мать умрет, с чем я останусь: у меня нет ни состояния, ни близких людей, ни детей. Кажется, что такой, как я, даже и бумагу не придется марать излиянием своей воли.
Вот она злая усмешка жизни: воля человека — чистый лист бумаги.
Я поднялась:
— Давай уедем из Гонконга.
— Что? — переспросил Тан.
— Да, поехали на Коулун-пик, послушаем ветер… ну, о чем ты задумался?
На Коулун-пике нас накрыла волна темной и сладостной ночи, под которой мы страстно целовались в его машине. Я расстегнула ему брюки и села на него сверху, он показался мне зверем, на которого кто-то по ошибке надел рубашку. Мне кажется, плотская любовь похожа на зверя: она не ведает морали, не знает стыда, не терпит уступок. Одежду вешают на крючок или бросают на пол — так поступают и женщины, и мужчины, зачастую даже не приходится освобождаться от нее целиком — страсти кипят только «в низах». А мясо, особенно с кровью, — это самая аппетитная штука во всем свете. И откуда у меня такие представления? Может быть, это мои предки испортили меня? Неважно, но сегодня я испортила человека «из верхов».