Мастер Марло только выдохнул облачко дыма, и чуть сменил положение, в котором находился, сидя глубоко в кресле за длинным, уставленным всякой всячиной столом. Блики поползли по его коже, обрисовалась тень в углублениях ключиц, а ниже Гоф не смотрел. Ему казалось, что от того, кто расположился рядом с ним, забросив ногу на ногу, веет не только модными духами с запахом розы, таким душным, таким пугающим пороком, что единственный выход — как можно скорее бежать, бежать, бежать отсюда.
И он продолжал, ломая брови и руки, пряча глаза и краснея:
— А сегодня в «Сирене»… я прошу простить меня за сказанное. Но мне так явно казалось, что вы убили мастера Шекспира, это было так на вас похоже…
— Похоже на меня? — впервые за долгое время подал голос мастер Марло, и его губы дрогнули в улыбке, а глаза остались мертвыми и ленивыми. — Как забавно. Не думал, что слыву среди вас убийцей.
Конечно, он врал и лукавил — одним махом отделяя себя от остальных, от всех. Гоф снова вздохнул — но только набрал в грудь еще больше усыпляющего, пьянящего дыма. Звуки, окружающие его со всех сторон, удесятеренное дыхание, сдавленные ругательства и стоны, слышались, как сквозь толщу воды. То же он ощущал, когда тонул однажды в Темзе, сбитый волной вечерней сутолоки прямиком в воду.
— Зачем вы позвали меня, сэр?
Мастер Марло ответил далеко не сразу — он, наверное, любил мучить не в меру любопытных с помощью молчания. Остановив взгляд на тонком, облаченном только в еловый венок, мальчишке — таком же, как сам Роберт Гоф, он поманил его к себе как бы нехотя, плавным движением свисающей с подлокотника руки.
— Чтобы послушать того, кто находится вне Ада, — проговорил он с такой улыбкой, будто издевался.
И верно — издевался, рассуждал загадками. Гоф покорно вздохнул — ему было слишком любопытно, и он был слишком пьян, чтобы сбежать прочь. В конце концов, он мог и не приходить — но зачем-то пришел.
* * *
Уилл не собирался спать. Слишком многое навалилось на него за последние сутки, слишком многое было пережито, утрачено навсегда и обретено вновь, пусть не до конца, с обмолвками и недоговорками. И сейчас, когда его, наконец, оставили в покое, ему хотелось подумать о том, что же все-таки произошло между ними с Китом — вчера, а особенно — сегодня в «Сирене». Было ли это началом примирения? Или, наоборот, он ошибся — и поцелуй Кита говорил о том, что он прощается с Уиллом навсегда? И почему Кит так ревновал, и к кому, к случайным шлюхам, о которых Уилл и думать забыл уже через минуту после того, как переступил порог Кемпа, ведь вокруг самого Кита шлюх было достаточно, пусть и мужского пола?
