Как ты трахал их, Уилл?
Как имел — сразу после того, как покинул мой дом? Тебе нравилось мять им сиськи? Нравились их щелки, текущие от одного твоего прикосновения? Их мягкие задницы?
С ними было — проще, спокойнее, правильнее, праведнее, не так ли?
Было, есть и будет.
Скрипела чешуей, маня налитыми, как осенние яблоки, грудями, морская дева.
— Это что, Кит? Кит Марло?
— Давно его не было видно.
— Кит, можно я сяду с тобой?
— Кит, можно я лягу с тобой.
— Поцелуй меня, Кит.
Демоны льнули к нему, забираясь руками под одежду, ловя каждое его слово, каждую пьяную улыбку. А он манил их, подзывал благосклонно, утопал в них, подставлял им губы и щеки, чтобы они чувствовали вкус испарины, проступившей на его коже. Он не заказывал снеди — вино, вино, еще вина.
Покрасневшие от бессонницы, но все равно — глаза, которые Кит Марло не спутал бы и с тысячей других. Горящие меж темных вьющихся прядей уши. Нелепая, нелепая одежда — как рыжая борода сидящего рядом. И гортанно вопящий, взволнованно ломающий брови Дик Бербедж — это имя, вынырнувшее из самых глубин нежеланных воспоминаний, заставило Кита напружиниться.
Будто кто-то дал ему подзатыльник, выбрасывая из блаженного забытья.
Ба, да ты еще тот мастер шуток, капитан Джон Пул.
* * *
Дик рад был, что Уилл — так сказал Кемп, а Кемп никогда не врал в таких вещах, нюх у него, что ли, — теперь с ними. Рад, что Уилл расстался, вырвался из этого странного мира, в который его затянул неведомо чем Марло, рад, что Вильгельм Завоеватель снова любит женщин, да еще так, что Кемп только посмеивался, вспоминая вчерашнюю проведенную вместе с ним ночь.
Рад — и не рад. Потому что радоваться, глядя на Уилла, мог только тот, кто вовсе не имеет души. А уж друзьям радоваться такому было бы грех и подавно.
По правде говоря, Дик никогда не видел друга таким. Даже когда тот принес бездыханную Элис в «Театр», даже когда узнал, что Элис отправилась на континент, бежала вместе с отцом Саутвеллом. Даже когда… Да никогда не видел, и это было странное и страшное зрелище: Уилл с обметанными, искусанными, болезненно искривляющимися при каждом слове губами, выдавливающий слова, будто сок из выжатого много раз лимона, Уилл, словно бы измотанный многодневной лихорадкой, шатающийся на ветру, Уилл — в одежде с чужого плеча, шаркающий и горбящийся, как старик.
Нет, такому возвращению друга Дик был совсем не рад.
Уж как он клял Марло, как стыдно ему было смотреть в глаза Уиллу, как будто это его Уилл заставал, и не раз, за таким странным, отвратительным занятием, а все же тогда Уилл точно был жив. А сейчас Дик не стал бы утверждать этого наверняка.
