Горе сильно состарило Марфу Ивановну. Голова ее стала совершенно белой, а на лицо скорбно легли глубокие морщины.
В одно воскресное утро в ноябре 1945 года к Марфе Ивановне зашел Трофимов со своим фронтовым товарищем Сорокиным. Алексей Петрович, которого Марфа Ивановна знала еще мальчиком, попросил уступить Сорокину одну комнату. Старушка вначале наотрез отказалась вселить к себе жильца, но, узнав из разговора с Трофимовым о трагической гибели от рук немецких оккупантов всей семьи Сорокина в Холмске, где он жил до войны, она расчувствовалась и согласилась предоставить ему одну комнату. А через некоторое время она предложила ему две смежные комнаты, а сама поселилась в третьей.
Сорокин оказался аккуратным жильцом и не мешал тихой грусти Марфы Ивановны. Он ровно в семь утра появлялся в кухне, ставил на газовую плиту кофе, в половине восьмого завтракал, в восемь чистил костюм и в половине девятого уходил на завод, не забыв перед уходом выкурить папиросу. С такой же точностью распределялись его вечерние часы с неизменным кофе в девять часов вечера и прогулкой перед сном.
Лишь иногда Сорокин нарушал обычный распорядок дня, задерживаясь где-то до поздней ночи. Но даже эти нарушения были своего рода системой.
Марфа Ивановна была женщиной чрезвычайно аккуратной во всем, но тем не менее она не придерживалась никакого распорядка дня. После потери мужа и сыновей лаборатория, куда поступила работать Марфа Ивановна, стала ее вторым домом. Она могла пробыть на работе десять-двенадцать часов, не замечая времени. Иногда она подолгу задумывалась, глядя в одну точку.
Не раз Ольга, обходя вечером опустевшие помещения лаборатории, заставала Марфу Ивановну за уборкой или мытьем лабораторной посуды.
— Не жалеете вы себя, Марфа Ивановна! — говорила Кириллова. — Видно, совести у людей нет, если заставляют вас работать вместо себя. Вот я с ними завтра поговорю.
— Что вы, что вы, Ольга Петровна, — горячо отвечала Марфа Ивановна. — Не ругайте их. Они меня совсем даже и не просили. У девушек билеты в театр, а им надо еще переодеться. Вот я и взялась прибрать за них, мне все равно спешить некуда, меня никто не ждет, — и в голосе Марфы Ивановны слышалась грусть, а глаза ее наполнялись слезами.
Ольге было жаль старушку, и она старалась, как могла, отвлечь ее от грустных воспоминаний. Марфа Ивановна, в свою очередь, по-матерински полюбила Ольгу.
В тот день, когда Ольга уехала в Белые камни, Марфа Ивановна допоздна задержалась в лаборатории. Уже давно была вымыта посуда, прибраны лабораторные столы, а она все не уходила, ожидая чего-то. Потом в лабораторию на минутку заглянули две лаборантки, вернувшиеся из Белых камней. От них Марфа Ивановна узнала, что Ольга осталась на промысле и вернется только утром. Сразу легче стало на сердце Марфы Ивановны: она поняла, что ее тревога была вызвана ожиданием Кирилловой. Быстро собравшись, Марфа Ивановна отправилась домой.
