«Надевай!» — скажет чичине и подаст ему ещё кожаные штаны — чопоке, и пушистые чижи, а дорожную одежду отнесёт сушить.
Придёт с реки, с рыбалки, дедушка со своей собакой — Руттыной, матерью Лангенька. Он совсем плохо стал видеть, без собаки далеко не ходит. Протянет длинную сухую руку, и Нипилынкив нырнёт под неё.
«Явын! — удивится дедушка. — Как подрос!» Потреплет его по волосам, скажет, что на лето надо, по обычаю — так все в тундре делают, — остричь макушку, чтобы солнышко до пяток прогревало.
За чаем дедушка спросит, не забыл ли Нипилынкив песню про оленёнка-каюю, которую он подарил ему перед школой. Нипилынкив вместо ответа споёт:
Эк-эна, эк-эна!
Тундра не любит скучных,
Тундра не любит плаксивых,
Тундра не любит трусов,
Эк-эна, эк-эна!
Будь весел, как каюю,
Будь бодр, как каюю,
Будь храбр, как каюю.
Эк-эна, эк-эна!
Дедушка одобрительно покачает головой и подтвердит:
«Подойди к спящему оленёнку-перводневку, крикни в ухо — сразу подскочит и кинется бодаться. С самого рождения смелый. Так в тундре жить надо!..»
«Конечно, так! — К этому выводу пришёл сегодня и Нипилынкив, заждавшись отца. А нарта вовсе и не обязательна: домой — не в школу. До бригадного стана самое большое два солнца, — прикинул он. — День по берегу Апуки-ваям до устья Пиг-ваям и день вверх по её долине. Там наши и кочуют».
Расстояние Нипилынкива не волновало. Не раз в пору летних кочёвок приходилось шагать с родителями по тридцать — сорок километров. Дадут утром кусок оленьего мяса да кружку крепкого сладкого чая — и всё, больше не проси до самого привала. А привал, когда солнце закатится…
Не возражал против похода и Лангенек. С ним только одним Нипилынкив и посоветовался, так как был уверен в согласии четвероногого друга. В самом деле: какая разница Лангеньку? Ему ведь всё равно пешком, хоть за нартой, хоть за хозяином.
Лангеньку было неудобно. Прижатый ссутулившимся мальчишкой, он притих. Но под мышкой хозяина только морда да передние лапы, а по всему туловищу, дыбя шерсть, набивая в неё снег, разгуливал ветер. Спина тяжелела. Лангенек забеспокоился.
Нипилынкив очнулся от сильных толчков — это пёс заработал задними лапами.
— Давай, давай, умница! — ободрил его Нипилынкив и принялся разгребать сам.
Псу тут же захотелось нырнуть обратно — снаружи пуще прежнего куролесила пурга. Пока он стряхивал с себя обмякшие снежные комья, хозяин уже стоял на ногах. Лангенек заискивающе и растерянно поглядел в глаза и прижался к его торбасам.
