— Вы не любите меня, Николай Сергеевич. Вам просто жалко женщину, которая, как покорная собачонка, привязалась к вам, а вы из сострадания разрешаете ей иногда быть рядом с вами…
Струмилин болезненно улыбнулся, поправил локон, выбившийся из-под косынки Лили.
— А ты все-таки нервный ребенок. Тебе нужно перед сном делать прогулки.
Лиля подняла голову и настороженно посмотрела на Струмилина. Потом эта настороженность сменилась обидой, которая отразилась в уголках дрогнувших губ:
— Я знаю, почему вы тяготитесь мной…
— Почему?
— Я надоела вам… Вам уже скучно со мной…
Что мог ответить на это Струмилин? Ему было и радостно, и больно видеть скорбное лицо Лили. И, желая шуткой разрядить напряжение, которое сама же себе создала обидчивая и мнительная Лиля, Струмилин сказал не то, что хотел сказать:
— Ты не ошиблась…
Лиле не хватало воздуха. Она смотрела на Струмилина так, будто только сейчас поняла, что перед ней не он, а кто-то другой. От этой мысли ей становилось страшно. Но, глядя в усталые глаза Струмилина, она не верила его словам. Эти глаза любили, они умоляли: «Не уходи, без тебя мне так неуютно и холодно…»
Лиля прошептала:
— Николай Сергеевич, вы же пошутили? Скажите, пошутили?..
— Я сказал правду, — снова солгал Струмилин. Что-то садистское колыхнулось в эту минуту в его сердце.
— Так значит… Значит, вы меня обманывали? Значит, все, что я принимала за любовь…
Струмилин медлил с ответом. Переулок, в котором они остановились, был тихим, безлюдным. Было слышно, как где-то неподалеку, в одном из дворов, метла дворника ритмично, приглушенно шаркала о шершавый асфальт.
Струмилин положил на Лилины плечи руки. Лиля в эту минуту была уверена, что она любима. Но в ней снова и снова, как это было при каждом свидании, пробуждалось ненасытное желание еще и еще раз убедиться в том, что он ее любит.
— Разве ты не видишь, как я люблю тебя?! — сказал наконец Струмилин.
Губы Лили вздрагивали:
— Зачем вы так неосторожно шутите, Николай Сергеевич? Не делайте больше этого…
Струмилин видел в глазах Лили отражение ночных огней.
— Когда ты перейдешь ко мне? — вдруг спросил он.
Лиля покорной девочкой стояла перед Струмилиным и преданно смотрела ему в глаза:
— Я приду к вам завтра. Я приду к вам навсегда. На всю жизнь…
В прокуратуре Союза Шадрина принял инспектор по кадрам Гудошников. Сразу же, с первого взгляда, он чем-то пришелся по душе Дмитрию. Может быть, тем, что на инспекторе еще лежала свежая, неистребимая печать войны, или тем, что, приглашая сесть, он не сделал той деловито-слащавой «дежурной» улыбки, которую последние годы все чаще стал замечать Шадрин на лицах некоторых официальных лиц, с которыми ему пришлось сталкиваться по делам службы.
