– В самом деле? А что же тогда меня укололо? – не поверил дядя Герман.
Но еще раньше, чем он это произнес, Таня вспомнила про золотую стрелу купидончика, спрятанную между диванными подушками. Если дядя Герман укололся этой стрелой, он непременно в кого-то влюбится – но вот в кого?
Тем временем с Дурневым определенно что-то происходило. Вначале он посинел, затем побагровел, затем перед глазами у него запрыгали пухлые красные сердечки, а в груди сладко закололо.
– Я умираю! Мне конец! – простонал он, сползая на пол.
– Снимай, снимай все, кроме меня! Это будет сенсация! – прикрывая ладонью лысину, крикнул Николай Шмыгликов бородатому оператору.
Такса Полтора Километра высунулась из-под стула и, выплюнув измусоленный парик ведущего, стала стаскивать с дяди Германа тапки. Она решила, что, раз хозяин умер, тапки ему не нужны и их можно теперь слюнявить. Однако дядя Герман вдруг открыл один глаз и метко лягнул таксу ногой.
– Эй, помогите кто-нибудь подняться! – потребовал он у тети Нинели. – Мне что-то не умирается!
Оперевшись на руку жены, дядя Герман встал и недоуменно стал озираться по сторонам. Заметив в серванте свое отражение, самый добрый депутат сперва отпрянул, а потом смущенно заулыбался:
– Ух ты! Кто это такой хорошенький? Вон там! – обратился он к тете Нинели.
– Герман, что с тобой? Это же ты! – удивилась она.
– Я? В самом деле? – обрадовался Дурнев. – Как я рад! Какие у меня красивые глазки, какой правильный носик… А волевой подбородок! А ведь я еще наверняка и умный!
– Э-э… Ну да… – промямлила пораженная тетя Нинель.
Дядя Герман снисходительно потрепал ее по щеке:
– Я так и думал. Бедная толстушечка, уверен, ты без памяти в меня влюблена! В меня просто невозможно не влюбиться! Если хочешь, я немножко отойду, и ты будешь любоваться мной издали! Где-нибудь тут есть большое зеркало? – воскликнул дядя Герман и, размахивая ручками точно бабочка крылышками, упорхнул в коридор. – Интересно, кто-нибудь сможет любить меня так сильно, как я сам себя люблю? – вопил он по пути.
За ним торопливо помчались Шмыгликов со всей свитой и Пипа с тетей Нинелью. В комнате осталась одна Таня. Она каталась по дивану от хохота, слушая, как дядю Германа пытаются оторвать от зеркала, а он восклицает:
– Тру-ля-ля! Идите смотреть, какой я красивый! А бровки! Бровки вы еще не видели! Эй, уберите этого лысого! Почему он бегает за мной с микрофоном? Кто-нибудь, дайте мне мухобойку! Этот тип мной плохо любуется!
