— Нормально всё. В понедельник съезжает. Я завтра Гену хочу привезти.
— А про кредит спрашивал?
— Он сам и спрашивал. А я что? Иди в ментовку, говорю.
— И?
— Не знаю. Его избили.
— Кто?
— Да чёрт его знает. Может, асфальтная болезнь. Может, гонит он всё.
— Ой, неспокойно мне, зайчик, — сказала Лариса Ивановна.
— Не волнуйся, мама. Если что, я ему нашёл место, где устроиться.
— Ты очень добрый мальчик.
— Мне тридцать семь, мам.
— Для меня ты всё равно мальчик. Завтра позвони.
Никита нажал отбой и порылся в контактах. Долго никто не отвечал. Потом раздался сонный голос.
— Слушаю.
— Кри-кри, милая, ты что, спишь?
— Кто это? — спросила Кристина.
— Твой одуванчик. Ты свободна сейчас? Я недалеко.
— Я ужасно устала.
— Ну, пирожочек мой, я так соскучился!
— У меня нет сил.
— На других они у тебя есть.
Кристина отключилась.
Никита сел в машину. И поехал домой. Он злился. По пути Никита зашёл в супермаркет и купил пельмени, чипсы, копченую колбасу, ведёрко майонеза и киевский торт. Еда утешила его.
Над входом в отделение висел большой, немного грязный российский флаг. Белая полоса от пыли стала серого цвета. «Интересно, — подумал Бобровский, — его стирают иногда? Или он просто висит и висит? Может, флаг снимают по расписанию и вывешивают новый? А этот куда? Списывают в утиль?»
Бобровский нервничал. В голову лезли глупые мысли. Он почти не спал прошлой ночью. Думал о Насте, о деньгах, о коллекторах, о Никите. Тот перезвонил через пару часов после того как ушёл. Сказал, что привезёт своего бригадира завтра вечером. А перед этим звонил Герман и поинтересовался успехами. Бобровский молчал.
— Я вас не слышу, Алексей, — сказал Герман. — Мы же договорились. Зачем мобильник отключили? Вы что, всё-таки решили в прятки поиграть? Глупо, очень глупо.
Бобровский повесил трубку, ничего не сказав. И отключил телефон. Он вспомнил совет Никиты. Не такой уж и глупый. Тесть ведь тоже говорил про милицию. Тогда Бобровский не придал этому значения. Теперь появился хороший повод. Синяки продолжали болеть. И обида голодной крысой грызла изнутри.
Под утро Бобровский немного подремал и даже увидел сон. Он стоял на берегу пруда и кормил хлебом уток. Потом хлеб закончился. А утки крякали. Они были голодные. Бобровский заметил, что некоторые утки дохлые, плавают вверх боком, свесив головы на коротких шеях под воду.
Бобровский проснулся. По телевизору шла передача о серийных убийцах. Рассказывали о пожилом слесаре, который отрезал своим жертвам уши. Оперативники уголовного розыска прозвали его Вьетконгом. Бобровский выкурил последнюю сигарету, скомкал пачку и забросил в угол.
