Я тоже постепенно уснул. А что? Тихо, спокойно, копьеносцы стоят местные, дворец караулят, чтобы посторонние не входили и не выходили. Неподалеку сидели мои ребята из десятка. Не потому, что я опасался аборигенов – это теперь мои поданные, они даже не подумают восставать против законного владетеля – такова уж их психология. Хотя я бы, наверное, тоже подумал напасать на человека, давшего клятву богу, который ясно подает признаки жизни. Нет, мне приходилось контролировать на всякий случай орка и феев, которые были совсем без тормозов. При мне они вели себя скромнее, зная, что я без всякого промедления дам в челюсть или безжалостно выпорю.
Поспав немного, я отрыл глаза и сладко зевнул. Хорошо в деревне летом! Опа! Я моргнул. Прямо на открытой местности, чуть ли не в центре двора сидел большой домарг и нагло принюхивался. Ах ты крыса доморощенная!
Я хотел возмутиться, как из-под моего бока совалась торпеда. Мявка бросилась в яростную атаку. Кошка идеальный агрессор против грызунов, пусть они и чужеземные. Когти, зубы, мышцы, размеры тела – любимое домашнее животное многих разумных было предназначено для убийства маленьких серых тварей.
Только не в этот раз. Серог, успевший проголодаться, тоже заметил домарга и вздумал поживиться теплой тушкой.
Два крысолова не дотянулись до цели, столкнувшись и запутавшись друг в друге. Домарг удивленно посмотрел на охотников – какие смешные лошадки! – и дал стремительного драпака. Вслед ему понесся тяжелый кошачий и орчий мат.
Я скептически посмотрел на них:
– Эх вы, бестолковые твари! Вдвоем одного домарга не смогли схватить, великие охотники за грызунами. Гнать бы вас из моего баронства, да вставать неохота.
Вольная борьба кошки и орка прекратилась. Мявка, будучи гораздо более легкой категории и осознавая свою слабость, отпрыгнула от Серога, свирепо на него зарычав.
– Твоя кошка сорвала такую прекрасную возможность поесть нежного домарга! – возмутился орк.
– Мяу! – не менее категорично заявила кошка о низких возможностях своего оппонента.
– Скотина! – продолжил бушевать нелюдь.
Мявка, как и все женщины, оказалась в конфликте куда хитрее, обведя простодушного орка вокруг пальца. Она перестала его ругать, захныкала и пошла ко мне, демонстративно хромая на левую переднюю лапку.
– Ой, какая бедная кошечка, – встал я на нее сторону. – Иди ко мне маленькая, я хоть тебя поглажу.
Артистка, Большой по ней плачет! Или хотя бы Куклачев. Она захромала еще сильнее, уже едва не падая влево. Весь ее облик – болезненный, исстрадавшийся – вызывал сочувствие.
