Юля выходила замуж, думалось ей, по любви. Это сейчас, в тридцать четыре года, она понимала: какая там любовь в восемнадцать лет! Девчонка глупая, вертихвостка, с вечной смешинкой во рту… А он ухаживать стал – красивый парень, постарше, посолиднее, армию прошел – не то что прыщавые сопляки-одногодки. Влюбилась, конечно, навоображала себе… Мать была против, деятельно отговаривала, но использовала доводы такие затертые («Проверь себя, дочка, не торопись, он тебе не пара»), что становилось скучно и муторно. А лучше б дала пару звонких оплеух, да и сказала: «Еще раз услышу про эту блажь – голову оторву, ясно?!». И вопрос был бы исчерпан, потому что Юля всегда и во всем отчаянно трусила, просто настолько ловко это скрывала за напускным апломбом, что матери и в голову не пришло пугать ее такими дешевыми приемами. Между тем, только это тогда могло подействовать на дочь, чрезвычайно трясшуюся за сохранность своей персоны… Но мать не стукнула ее, а лишь плакала по ночам. Юля слышала и злилась… Вот и оказалась за Вадиком, очень скоро поняв, какую ошибку совершила. С первых дней Юля заметила – раньше-то не до того было – что у него нет ни единой своей мысли, никакого собственного мнения. До свадьбы ей нравилось, что жених, например, сыплет цитатами из классиков, она поражалась такой начитанности и только потом поняла, что, начитавшись по уши, надо из прочитанного что-то и вынести для себя лично! С Вадима все скатывалось, как вода с вынырнувшей утки. У него напрочь отсутствовало минимальное абстрактное мышление, даже в речи редко попадались предложения более чем с одним придаточным. Он был прост, как мятный пряник, но при этом считал себя необычайно развитым, тонко чувствующим эстетом… Юля всерьез задумалась о разводе, но тут, на беду свою, забеременела…
Беременность протекала страшно, ей на голову свалились поочередно оба токсикоза, она ноги еле переставляла, иногда и вовсе встать не могла. До сих пор, когда Юля вспоминала те месяцы, нее нехорошо холодело в животе, и она думала, что, если и есть где-то ад, то навряд ли там будет хуже… И что же? Рядом был любящий муж, надежда и опора? Как бы не так! Он ее обрюхатил и он же ею стал гнушаться! Юля ясно читала на его лице ужас и отвращение, сначала когда ее рвало, потом когда раздуло от водянки. Он едва мог находиться с ней в одном помещении, даже спал на кухне, на раскладушке, притворившись, что это ради нее – чтоб ей-де просторней было! О, конечно, Юля знала, что выглядит плачевно и жалко – но она-то не была виновата! А муженек шнырял по комнате, боясь и взглянуть лишний раз! Она не хотела его мучить, ей и нужна-то была самая малость: чтоб кто-нибудь близкий, родной (в те дни как-то забылось, что он дурак, помнилось только, что никого, кроме него, в жизни просто нет) подошел бы, сел молча рядом, погладил по руке или сказал: «Я тебя любую люблю, а это все пройдет». И когда, совсем изнемогая, Юля взмаливалась изредка: «Побудь со мной!» – встречала непроницаемый взгляд, видела, как досадливо кривятся губы, и муж шел к ее кровати, как принц крови на эшафот… Нужно ей было такое сострадание! И Юля говорила: «Да нет, иди, это я так…». Она знала, что другие мужья носятся по городу, чтобы достать беременной жене помидоры в марте – а Вадик даже курицы простой не сварил ей ни разу – а как ей хотелось хлебнуть тогда теплого бульона! Ей казалось, она сразу выздоровеет! Однажды Юля отважилась попросить, а Вадик спокойно ответил: «Ты же знаешь, что у меня нет времени стоять в очередях, сессия на носу». Все пичкал ее картошкой в мундире и жилистыми пельменями – и еще удивлялся, почему тошнит…
