Вадим бесчувственно проглотил водку. Он весь напрягся, желая вытянуть из Пашки побольше, сверить с собой. Надо сказать, что до того дня на него находило иногда чувство вины: «Вот, она из-за меня страдает, чтобы ребенка мне родить, а я ею же, как лягушкой, брезгую», – и он тогда впадал в кратковременную депрессию. Вадим небрежно бросил:
– Ну, если ты это о внешних переменах, так ничего страшного… Это ведь на время. Как без пяти минут врач тебе говорю.
– Да знаю я! – крикнул Пашка, но тут же зажал себе ладонью рот, покосился на дверь и зашептал: – Не в этом дело… А дело в том, что… Я понял: нельзя жениться на любимой. На той, которую – боготворишь. Ее и пальцем нельзя трогать… Целовать даже нельзя, не то, что… Потому что этим ты оскорбляешь любовь… Потому что процесс деторождения – от первого поцелуя до родов и дальше – это процесс безнравственный. Похабный, я бы сказал. И то, во что превращается любимая женщина во время беременности, это надругательство над любовью. Или нет: это сама жизнь смеется над нами: вот, смотри, дурак, у тебя там соловьи свистали, луна светила, восторги всякие… И полюбуйся, ради чего: чтобы она, которую ты на руках… Превратилась в эдакого динозавра… Чтобы ваша страсть ее так изуродовала, что ты на нее смотреть без страха не можешь…
– Ну, есть вещи, которые лучше не замечать, – авторитетно бросил Вадим, между тем как внутри у него все сжалось: Пашке страшно смотреть на свою красавицу-жену только оттого, что у нее живот вырос, а что уж тогда о нем, Вадике, говорить! – Можно смотреть на вещи шире и думать, что это процесс прекрасный: там, у нее внутри, невидимо зреет новая жизнь, там целый мир, еще не вышедший наружу… И все это для того, чтобы новый человек – может быть, будущий поэт, ученый…
– Ва-адька-а!!! – шепотом взревел Паша. – Ты совсем дурак или прикидываешься?! Да я на эти романтические сказки, – и он доходчиво показал двумя руками, что именно, – положил!!!
– Да брось ты, – лживо присоветовал Вадик. – Просто натура у тебя слишком чувствительная, и все. Пройдет…
– Да, счастливый ты… Может, я и психую, но… Знаешь, мне теперь не совсем бредом кажется, что в древности часто женили вовсе незнакомых. И ни о какой любви речи не шло. А нет любви – нет иллюзий. Баба рожает, мужик – землю пашет. И никаких опохабленных мечтаний, потому что мечтаний не было, а был закон – Божий и человеческий. По нему и жили, манны сверху не ждали, а каждый делал свое дело. Дети рождались каждый год, женщина практически всегда ходила беременной: необходимо, дети мрут, как мухи, выживает сильнейший, естественный отбор… А потом такая простая жизнь приелась. А знаешь, когда приелась? Когда в женщине разглядели – да что там разглядели! – приписали ей качества! – человека. Когда забыли про ее назначение рожать и рожать. И стали выбирать не по ширине задницы, чтоб больше и без проблем родила наследников, а по «уму», «образованности», «совместимости». И чтоб с лица была ничего. И так уж наша психология переменилась, что мы забыли, для чего вообще баба нужна. А когда вдруг видим истинную ее суть – мы ужасаемся, как чему-то противоестественному. Моя, представляешь… По два кило апельсинов в день жрет! И ничего, не дохнет. Организм, видно, требует. А попробуй я – меня бы «скорая» увезла!
