Пристав становится каким-то серьезным, смотрит в нашу сторону. Потом медленными шагами направляется ко мне:
— Вы — ответственный распорядитель?
— Я.
— Прошу, отойдем в сторону!
Отходим. Пристав вынимает из кармана конверт с открытками.
— Потрудитесь объяснить, что это значит?
Пожимаю плечами.
— Открытки! Портреты.
— Да, я и сам вижу, что портреты. Но кто на них изображены-с?
— Покажите-ка! Вот это — Владимир Соловьев. Философ такой был. Вы не знаете? Очень известный. Ну, а это — да вот надпись: великая княгиня Елизавета Федоровна.
Это, действительно, была она, снятая в костюме сестры милосердия. Тогда были в большом распространении и портреты ее сестры, императрицы Александры Федоровны, также в костюме сестры.
— Вот что… — протянул пристав. — А я думал…
Он стоял с видом, точно проглотил что-то кислое.
— Что же такое вы думали?
— Совсем другое! — засмеялся пристав. — Впрочем, ничего!
И он поспешил стушеваться.
Трудно было удержаться от смеха. Ясно было, что он со своею дамой принял Соловьева, благодаря его шевелюре, за пресловутого Распутина, а великую княгиню — за ее сестру, императрицу.
В ту пору Распутин был на вершине своего могущества, и об его отношениях с царской семьей выливались ушаты грязи, в которые тогда иные верили. Очевидно, бедняга пристав решил нас изловить в злонамеренной комбинации портретов, и на этом, быть может, выказать служебное усердие.
Мы над этим случаем от души смеялись. Но потом я подумал, что — кто его знает… Мало ли чего полиция, в связи с этим, не доложит такого, что может повредить родительскому комитету. Поэтому, воспользовавшись необходимостью побывать, по случаю назначения в Ржев, у губернатора[11], я предупредил его об этом анекдоте раньше, чем могла сделать доклад полиция.
Жилица
По старым широким привычкам мы, небольшой семьей, заняли в Твери на Мироносицкой улице, в доме доктора Истомина, квартиру в семь комнат, хотя, в сущности, нам столько комнат и нужно не было. Но когда началась война и жить стало труднее, мы решили часть комнат отдавать внаймы.
На две комнаты, расположенные особняком в верхнем этаже, в которые вела лестница изнутри, заявила притязание пришедшая к жене какая-то пожилая дама.
— Я — жена моряка! Муж — капитан парохода на Балтийском море. Пароход реквизирован для военно-морских надобностей, а, чтобы не быть далеко от мужа, я решила пока прожить близ Петербурга, в Твери.
Жене она показалась приличной и скромной особой, а главное — достаточно пожилой, чтобы не заводить в квартире романов.
