Сейф был незамысловатый, и я знал, где Вилли хранил ключ от него. Помимо всего прочего, он прятал там свои запасы виски, и мне часто приходилось видеть, как он, отперев сейф, бросал ключ в средний ящик письменного стола. После некоторых раздумий мы наметили план действий. Отто вручает мне таблетку снотворного, способную вырубить Вилли на пару часов. Твердо убедившись в том, что он отключился, я открываю сейф и осматриваю его содержимое. Работать придется быстро — на случай, если Вилли вдруг окажется невосприимчив к снотворному. По мнению Отто, 20 минут должно было хватить; я могу продлить этот срок до получаса, если того потребует изучение содержимого сейфа. Мне было строго-настрого предписано ничего не забирать. Наоборот, все предметы, включая ключ, я должен положить на прежние места.
И вот через две или три субботы я встретился с Вилли на нашем еженедельном матче; в кармане моего жилета лежала аккуратно завернутая в салфетку таблетка, полученная от Отто. Но она оказалась не нужна. В тот день мы выиграли, казалось бы, безнадежный матч к особому удовольствию Вилли, которому не понравился капитан наших соперников. Вилли вернулся в Лондон в приподнятом настроении. На пути от вокзала до Военного министерства мы заглянули чуть ли не во все питейные заведения. Я пропустил несколько тостов и многократно проливал содержимое своего стакана. А Вилли пил все до последней капли. К тому времени, когда мы добрались до Уайтхолла, он уже не держался на ногах. Ввалившись в квартиру, он громко заявил, что ему необходимо выпить. Открыл сейф и налил нам по полстакана виски. Залпом опорожнив свой сосуд, он доковылял до дивана и моментально захрапел. Дверца сейфа была широко открыта.
Я чувствовал себя одураченным. Для того чтобы Вилли отключился, даже не потребовалось снотворной таблетки. Ну да ладно, надо было заниматься сейфом! Там лежали нераспакованные канцелярские товары, кое-что из конторских принадлежностей, а также лоток с одним-единственным листком бумаги. Наконец-то передо мной был секретный документ. Но возбуждение вскоре сменилось горьким разочарованием. Документ, адресованный в Форин офис, представлял собой запись беседы британского посла в Италии с кем-то из иностранных дипломатов в Риме о советской внешней политике. Подобно большинству таких отчетов (в чем я имел возможность убедиться впоследствии), сей документ блистал удручающей обыденностью. А последнее предложение являло собой столь яркий образец старомодного дипломатического стиля, что врезалось мне в память: «Царский орел смотрел в две стороны, а советская звезда указывает сразу в пяти направлениях и вращается к тому же от любого дуновения ветра». Я осторожно положил документ на место. Вилли по-прежнему храпел. Оставив ему какую-то легкомысленную записку, я в мрачном настроении сел в автобус и поехал домой.
