начал осознавать мудрость предостережения Отто о том, что избранный мною путь будет не таким легким. И тут произошло событие, порадовавшее меня, ибо, как мне казалось, оно должно облегчить задачу Отто. Пришло письмо из Кембриджа от Денниса Робертсона, которого я указал в качестве своего поручителя в анкете для поступления на государственную службу. Робертсон писал, что представители этой службы обращались к нему, после чего его одолели сомнения. Буду ли я действительно счастлив, работая в Индии чиновником? Смогу ли смириться с системой, многие черты которой будут вызывать у меня отрицательное отношение? А вдруг меня определят заниматься Бенгалией? Мой наставник призывал меня тщательно обдумать все эти вопросы. Если я проявлю настойчивость, он с готовностью даст рекомендацию, учитывая мои личные качества и способности, но в то же время считает себя обязанным напомнить о моем «сильно развитом чувстве социальной справедливости».
Это письмо, конечно же, ставило на Индии крест. Оно освободило меня также от сомнения, которое не давало мне покоя с момента последней встречи с Отто. Если он так отрицательно относится к моей работе в Индии, думалось мне, может, стоит переключиться на дипломатическую службу? Я гнал от себя эту мысль раньше по следующим двум соображениям. Во-первых, конкуренция при поступлении на дипломатическую службу была по-прежнему очень жесткой, в то время как интерес к Индии постепенно ослабевал. И если на службу в Индии еще можно было проскочить с невысокими баллами по результатам экзамена, то Форин офис наверняка не удовлетворила бы моя явно недостаточная академическая подготовка. Во-вторых, в те годы все еще предполагалось, что дипломаты должны обладать определенным частным капиталом, у меня же не было ни гроша. Однако, несмотря на логичность этих умозаключений, мне казалось, что раз уж Отто так сильно возражает против Индии, я обязан подвергнуть себя более суровому испытанию, как бы это ни было безнадежно. Письмо Робертсона избавило меня от этой необходимости. Я мог, конечно, заявить о заинтересованности в другом направлении деятельности на государственной службе, но поменять поручителя не мог, а высказанное Робертсоном соображение фактически исключало использование меня на какой-либо правительственной работе. В то время я еще не знал, что цитадель эту можно взять штурмом через потайной задний ход.
Отто был несказанно рад. С Индией покончено; то, что заодно было покончено и со всей государственной службой, его, видимо, не волновало. Но он настоятельно требовал, чтобы я действовал оперативно, не дожидаясь, пока Робертсон сообщит свое мнение в соответствующие инстанции. Если его оценка попадет в архив, сказал Отто, в моей биографии навсегда останется черное пятно. Он предложил также, чтобы, ставя Робертсона в известность о моем решении отказаться от государственной службы, я сослался на какой-нибудь личный мотив, не связанный напрямую с «сильно развитым чувством социальной справедливости». Наша задача: как можно глубже похоронить в памяти наставника политический аспект проблемы. Мне внезапно пришел в голову уже готовый предлог — моя женитьба: можно, например, сказать, что в последнее время я начал сомневаться в ранее принятом решении, ибо длительное пребывание в странах с жарким климатом опасно для здоровья жены. На этом и порешили, так я и отписал Робертсону.
