выглядит – вот в чём вопрос. Он наверняка очень изменился.
– Высокий, – начала Флинн, поскольку это-то уж вряд ли могло измениться, – стройный, но не тощий. Волосы у него всегда были светлее моих, пепельные такие. И довольно длинные, чтобы их можно было разлохматить. Для него это было важно. Он всегда широко улыбался, а ещё на лице у него веснушки, а глаза светло-карие, совсем светлые. И он всегда носил рубашки в клетку. В любом случае ему они шли больше, чем мне. – Флинн замолчала в нерешительности и быстро провела рукой по волосам, проверяя, закрыты ли уши, потому что почувствовала, как они горят. Последняя информация, похоже, больше говорила о ней самой, чем о Йонте.
– Секундочку, – вмешалась Пегс. – Так ты его рубашки носишь?
Теперь уши Флинн буквально пылали. Она надевала старые рубашки Йонте не только в память о нём, но и потому, что это был самый дешёвый выход из положения, когда прежние футболки стали ей малы.
– Я люблю рубашки, – чересчур энергично заявила она.
Пегс смотрела на Флинн взглядом профессионала, и в нём сквозило сочувствие. Вероятно, в мыслях она уже составляла список вещей, необходимых для полного обновления её гардероба.
– Не думаю, что когда-нибудь встречал его в поезде, – сказал Фёдор.
Флинн печально кивнула:
– Я тоже его не видела. Но он точно был здесь. Ведь он написал в открытке строчки из школьного гимна! Откуда бы ему знать его? А ещё…
Вытянув руку, Флинн отогнула краешек манжета, чтобы Пегс, Касим и Фёдор при свете танцующих звезд могли прочитать вышитые инициалы.
Пегс вытаращила глаза. Касим тихонько присвистнул, а на угловатых скулах Фёдора заиграли желваки.
Взгляд Флинн переходил от Фёдора к Пегс и Касиму:
– Я думаю, он исчез в поезде.
На несколько секунд между ними воцарилась тревожная тишина. Только извне в купе проникали приглушённый вой ночного ветра да «тыдык-тыдык» колёс на стыках рельс.
Дар речи первым обрёл Фёдор. Снова выудив из кармана Флинн открытку, он ткнул пальцем в один из почтовых штемпелей:
– Вокзал в Упсале не такой уж и большой. – Он задумчиво потёр щетинистый подбородок. Голос его звучал тепло и с хрипотцой, словно потрескивал огонь в камине. – Так что более вероятно, что твой сводный брат пропал в поезде… – Он осёкся.
«Пропал в поезде». От этих слов у всех побежали мурашки по коже: они превращали Всемирный экспресс во что-то опасное – в грозно сопящего хищника на громыхающих колёсах, с тёмными коридорами, мигающим ночным освещением и тенями, вползавшими в купе с толчками ветра. По ночам – теперь Флинн ясно это видела – магический поезд класса люкс не был тёплым, милым домом. По ночам он становился призрачным. По ночам магия превращалась в угрозу.
