– И что же это означает? – прохрипела она.
– Что-что! Что никогда нельзя сдаваться, – пояснила Пегс, задумчиво почёсывая свой острый носик. – И что нужно всегда верить в лучшее.
Флинн покачала головой:
– Нет, я имею в виду – откуда ты знаешь эти стихи?
Пушистый ковролин поднимался и опускался, словно самые безобидные американские горки в мире, но Флинн внезапно тряхнуло, как в высшей точке настоящих американских горок.
Пегс замолчала, прижав кончик пальца к носу, и озадаченно взглянула на неё.
– Это начало нашего школьного гимна, – сказала она. – Мы поём его каждую пятницу перед ужином. Ну, то есть если мадам Флорет не потратит всё время на чтение школьных правил.
Широкая железная дверь рядом с ними распахнулась, и холодным встречным ветром в вагон занесло паровозный дым.
– Когда мы были павчатами, мы не сидели у всех под ногами, – проворчала одна из двух темноволосых пав, протиснувшихся мимо них.
– Мне что, на крыше свою музыку слушать?! – поглаживая блестящую поверхность шарманки-радио, проворчала Пегс.
Флинн взволнованно ёрзала рядом с ней, ожидая, пока ученицы скроются у себя в купе.
– А кто-нибудь из посторонних гимн знает? – прошептала она.
Выдохнув с облегчением, Пегс покачала головой:
– Не думаю. Вообще-то папа научил меня уже много лет назад, но Касиму, чтобы его выучить, даже в поезде три месяца понадобилось.
Откуда папа Пегс мог знать школьный гимн? Флинн потрясла головой. Не важно. Она почувствовала, как подпрыгнуло сердце. Поезд скользил по рельсам, погромыхивая на стыках, и Флинн ощущала себя оцепеневшей и необыкновенно живой одновременно.
Она не станет отменять вечернюю встречу. Йонте бы этого не хотел. Ведь в открытке он написал не какой-то там любительский стишок. Нет, он подал ей знак, который она поняла только здесь, в поезде. Так, будто Йонте знал, что однажды Флинн отправится за ним.
За ужином Флинн чувствовала необычайное возбуждение. Пути назад у неё не было. Этой ночью ей придётся рассказать другим о Йонте.
– Что, буйабес? – спросила Пегс, заметив задумчивое выражение её лица. – Это рыбный суп с хлебом. И как Рейтфи в голову приходит, что нам такое может нравиться!
Рейтфи, повар, любил подбирать блюда к регионам, по которым в это время проезжал Всемирный экспресс. В ширину он был чуть ли не в два раза больше, чем в высоту, и Флинн по-прежнему знала о нём только то, что он обожает мюзиклы.
Она хотела сказать «И всё же это не один хлеб», но, отхлебнув ложку, сказала:
