— А вдруг Марик-Марик придет? — испугался Рябоконь.
— Ребя, мы не можем ждать, — умоляюще сказал Николаев. — Ее надо спасать…
— Есть идея! — воскликнул Марягин.
— Какая? — спросил Рябоконь.
— Взять с собой.
— А Марик?
— Снова-здорово! Балда, потом отдадим.
— Хорэ!.. Бежим!..
И они помчались под горку к Бахметьевскому дому.
Нави лаяла, не переставая, изнемогала от усилий распутаться и броситься на помощь доброй девочке, которую ловили двое больших злых мальцов. А они, растопырив руки, загоняли ее под лестницу. Но Оля увертывалась, всякий раз буквально выпархивала, когда кто-либо из них готов ее был схватить.
Наконец тот, кто повыше, изловчился и, как голкипер на мяч, бросился на красную туфельку, вцепился в нее обеими руками, и все трое повалились на нечистый пол.
— Ты кто?
— Девочка.
— Ясно, не мальчик. Кто ты есть?
— Николаева Ольга.
— А как сюда попала?
— Привели.
— Зачем?
— Не скажу.
— Сейчас получишь.
— Ну и все…
— Вот зараза, — сказал Толокно. — Что теперь с ней делать?
— Ты в каком классе? — спросил Игорястик.
— Во втором.
— А буква?
— «Б».
— Из шестьдесят четвертой?
— Да.
— Ясно, ее Маринка привела. Со зла, что я ее сюда не пустил. Я почувствовал, что она какую-то гадость сделает. Ну, я ей… А что с ней делать?
— Развяжите собаку, — сказала вдруг девочка.
— Помалкивай.
— Не буду. Развяжите. А-а-а!
— Вот видишь, — сказал Толокно. — Надо что-то с ней делать.
— Развяжите собаку.
— Кончай булькать, поняла? — начал злиться Толокно. — Сейчас как дам! У-у-у-у! — нацелил на нее рога из пальцев.
— Развяжите собаку!
— Ее саму связать надо, — сказал Толокно.
— Давай, а чем?
— Не смейте! А-а-а-а!
— Вяжи ноги, а я руки.
— А-а-а-а!
— Не орать!
— Отойдите от меня! А-а-а-а!
Игорястик и Толокно кусками провода скрутили ей руки и ноги, заткнули рот платком. Толокно сбегал наверх, оторвал кусок серой занавески, они замотали ей лицо и затолкали под лестницу. Ольга извивалась и мычала. Нави, видя все это, исходила истошным лаем.
— Фу! — вытер потный лоб Игорястик. — Кончать надо с собакой. Давай нож, Толокно. А с этой чего делать будем, она же свидетель?
— Тогда решим… Чего-то жалко собаку, — сказал Толоконников. — Сейчас лает, а потом не будет, и никогда…
— Да чего жалко, — перебил его Игорястик. — Сегодня этот придет тридцатку с меня рвать… Меня не жалко?
— Только ты сам пыряй, я не буду, — сказал Толокно, помолчав.
— Это почему? — спросил Игорястик и насторожился. — Почему?
— Так, — уклончиво ответил Толокно и добавил — Крови боюсь. До ужаса…
