Отец засмеялся и продул бритву.
— Ни в чем женщина уже не ориентируется, а бубнит, бубнит, бубнит. Катастрофа неотвратима, потому что все прогнило. Нам дано только есть и ждать, — сказал он, но его никто не слышал, и отец улыбнулся. Лезвие, сколько его ни точи, не брало седой щетины в складках исхудавшего лица.
Мать тем временем давно уже говорила о другом:
— Мы здесь прекрасно обходимся вдвоем. Отец доит корову, ходит в магазин, теперь две недели он температурит, тогда доктор приносит что-нибудь или сестричка его. Я готовлю еду, отец моет посуду, потому как настоюсь на ногах вволю, пока приготовлю. Господи, вся беда в ногах. Были бы у меня ноги, никто не услышал бы от меня ни слова. Какая-то зависть грызет, смотрю часами и окно, думаю про тебя, про твое детство и про свое детство, а за окном весь поселок идет, бежит, будто хотят сказать тебе: вот наши ноги! Болезнь это уже, знаешь?
Пранас чистил рыбу, мать сидя резала лук и от этого плакала. Пранас сказал:
— Ты только про это думаешь, оттого и образы.
— Я не только про это думаю, но десять лет уже после аварии, как я не выхожу из дому. Раньше, пока отец еще мог водить машину, иногда вывозил меня в лес, к озеру, а теперь четыре стены и окно… и никуда… (Мам!) Десять лет тюрьмы! (Мам!) Столько дают за убийство человека, а я за что? С луком покончили, наплакались… Прости, что не успел приехать и сразу тебя поставила за плиту, я не лентяйничала, у меня наготовлено всякой всячины, как на пасху, но ты сам захотел рыбу. Скажи «да».
— Я сам захотел. Давно не ел рыбу и уже не помню, когда ее чистил… Насколько же рыба благороднее той же свинины или бычка, — Пранас попытался перевести разговор в кулинарное русло.
— Не будем хулить мясо, — сказала мать, наливая в сковороду масло, — оно этого не заслужило, а отец мяса уже не ест, не может или не хочет, он все вычитывает про здоровье, что можно и чего не следует, что помогает и что полезно, он знает столько про медицину, что иногда я пугаюсь, а про рак у него целая библиотечка…
Пранас сделал предупредительный знак, но мать отмахнулась.
— Да нет у него рака, пройденный это у нас этап, — сказала она на выдохе, понизив голос. — У нас теперь на повестке дня катастрофа, воспаление легких, атеросклероз и старая его идефикс, которая временами становится нестерпимой, — долголетие…
— Как тебе показался материал для занавесок? — спросил Пранас.
Мать поняла его попытку с первого раза, носком ботинка бить ее по ноге не было нужды. Засмеялась.
