— Послушай, позови своего Лиса, — Забелла ткнул пальцем в потолок, туда, где ворковали голуби, откуда доносился вальс и призывное «гуль-гуль-гуль», похожее па бульканье утопающего.
— Там, наверху, в коляске не Лис, — сказала Вероника. — Это Франциск.
Вероника перетащила Забеллу на какой-то тюфяк, положила его голову себе на колени и краешком платья принялась осторожно вытирать его разбитое лицо.
— Я за тебя молилась, — сказала она.
— Шляпу, — сказал Забелла, — шляпу мне на лоб положи.
Крутя колеса сильными руками, в подвал на коляске вкатил Франциск, остановился поблизости от тюфяка, долго и угрюмо молчал, закурил, зажег еще одну папиросу, бросил ее Забелле.
Папироса дымилась на голой груди чужака, но Забелла даже ухом не повел, только впился в инвалида заплывшими глазами.
— Не хочешь курить? — удивился Франциск.
— Некурящий, — ответил Забелла. — Спасибо за папиросу. Спасибо за капустную похлебку, за жилье и радушие. Я сразу понял, к кому попал.
— К кому же ты попал?
— К своим. Так встречают только свои.
— Теперь везде так встречают, — рассмеялся Франциск.
— Верните мне паспорт, четки, все сорок бусин, пистолет, расческу… Отведите меня к Лису, — сказал Забелла.
— Кто вам дал наш адрес?
— Госпожа Мурская.
— Госпожа Мурская, — повторил Франциск. — А позвольте полюбопытствовать, кто она такая?
— Жена герра Лемке.
— А кто такой герр Лемке?
— Надо помнить своих командиров!
— Та-ак, — протянул Франциск. — Зачем вы к нам пожаловали?
— Это я скажу Лису.
— Можете не успеть…
— Не успею я — успеет другой. Или вы думаете, на свете только одна ушанка и одна шляпа?
— Вы мне нравитесь, — заметил Франциск.
— Вы мне — меньше, — сказал Забелла.
— Вероника! — воскликнул Франциск.
— Я прошу вас немедленно сообщить о моем прибытии Лису, — спокойно сказал Забелла. — Если его устроит здешняя обстановка, — он обвел глазами подвал, — могу с ним встретиться и здесь.
Неслышно подошла Вероника.
— А вы шутник, товарищ Забелла, родившийся в девятнадцатом году в Даугавпилсе. Шутник.
Вероника обхватила руками спинку коляски.
— Вероника вас будет кормить и поить, — бросил Франциск. — Она славная девушка. Правда, Вероника? Только, ради бога… Не злоупотребляйте ее добротой. Поехали!
И колеса со скрипом покатили.
На самом верху Франциск обернулся и сказал:
— В двадцать семь страшно умирать. Страшно… Это я по себе знаю.
— А вы давно умерли? — спросил Забелла.
— Давно, — ответил Франциск. — В сорок первом.
И укатил.
На другой день к дому, где обитал Франциск, подкатила телега, груженная доверху березовыми дровами. В телегу была запряжена невысокая выносливая лошадь. Прыткий жеребенок тыкался то в вымя матери, то в грядки.
